Кстати сказать, Фредерик давно понял, что сыновняя покорность ему выгодна. Мало-помалу он научился лицемерить, как многие дети, запуганные родителями. Зато теперь г-жа Ростан поздравляла себя с победой, — сын сопровождал ее в церковь, вел себя очень корректно и с невозмутимым спокойствием плел ей чудовищную ложь, которой она верила, успокоенная его чистосердечным тоном. Фредерик так наловчился, что его невозможно было застать врасплох: он всегда находил отговорку, заранее сочинял всякие небылицы, держал наготове любые оправдания. Карточные долги он платил, беря взаймы у родственников. Ему приходилось вести сложную бухгалтерию. Однажды после неожиданного выигрыша он, заручившись приглашением приятеля, у которого было имение близ Дюрансы, осуществил свою давнишнюю мечту — провел неделю в Париже.
К этому времени Фредерик превратился в рослого, статного юношу, его красивое лицо с правильными чертами обрамляла густая черкая борода. А любовные похождения делали его еще более привлекательным, особенно в глазах женщин. Он считался образцом благовоспитанного юноши. Те, кто знал о его проказах, посмеивались. Но коль скоро он соблюдал приличия и не выставлял напоказ неблаговидную сторону своей жизни, ему ставили в заслугу хотя бы то, что он, не в пример некоторым невежам студентам, возмущавшим весь город, скрывал свои похождения. Фредерику шел двадцать первый год. Надвигались выпускные экзамены. Отец его, я ту пору человек еще довольно молодой, не спешил передать контору сыну и поговаривал о том, что лучше бы определить его по судебному ведомству. Друзья в Париже помогут получить для Фредерика желаемую должность товарища прокурора. Молодой человек не произносил решительного «нет», — он никогда открыто не сопротивлялся родителям. Но его хитрая усмешка говорила о твердом намерении по-прежнему вести безмятежное и праздное существование, которое было ему так по душе. В самом деле, к чему утруждать себя, — отец богат, а он единственный сын. Пока что молодой человек слонялся по бульвару с сигарой во рту, ездил с дамами на пикники и чуть ли не ежедневно посещал тайком сомнительные заведения. Но это не мешало ему быть неизменно услужливым и предупредительным с матерью. Случалось, что после бурной пирушки Фредерика мутило, у него ломило все тело, и тогда он с удовольствием отлеживался в прохладных покоях на улице Коллегии. В высоких пустых комнатах веяло строгой печалью, и это как-то успокаивало и освежало его. Он восстанавливал силы, а мать уверял, будто остается дома ради нее. Но как только аппетит и здоровье возвращались к нему, он затевал новую проказу. Словом, премилый юноша, только бы не посягали на его удовольствия.
— Как ты выросла, Наис!
И Наис улыбалась, сверкая белыми зубами. Фредерик большей частью отсутствовал. Но как-то раз, в последний год своего студенчества, собираясь выйти из дома, он встретил в передней Наис, которая принесла корзинку ракушек. Он остановился как вкопанный. Неужели это та долговязая, худенькая, совсем еще не сформировавшаяся девочка, которую в прошлом году он видел в Бланкарде? Какая прелесть: смуглое личико, шапка густых черных волос, сильные плечи, стройный стан, красивые, по локоть обнаженные руки. За один год она поднялась и расцвела, словно молодое деревце.
— Это ты, Наис? — проговорил он, запинаясь.
— Ну да, господин Фредерик, — ответила Наис, глядя на него в упор своими большими глазами, горевшими мрачным огнем. — Я принесла морских ежей. Когда вас ждать? Пора уж сети готовить?
Фредерик все разглядывал ее.
— Какая ты красавица!.. Как это ты умудрилась? — пробормотал он, казалось, не слыша ее слов.
Она рассмеялась в ответ на его комплимент. Но когда он взял ее за руки, словно хотел побороться с ней, как в детстве, она сразу сделалась серьезной и, перейдя на «ты», тихо проговорила своим низким грудным голосом:
— Нет, нет, не здесь… Осторожней! Твоя мать идет!.
Спустя две недели Ростаны всем семейством отправились в Бланкарду. До окончания каникул в суде стряпчему нечего было делать, к тому же сентябрь на берегу моря исполнен особого очарования. Жара спала, стояли чудесные прохладные ночи.