Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена

Фредерик и Наис не уславливались о свидании. Просто однажды ночью они встретились под оливковым деревом, на краю обрыва. Во время ужина они то и дело обменивались страстным взглядом. Стояла жаркая ночь, время близилось к часу, а Фредерик курил у окна папиросу за папиросой, всматриваясь в темноту. Но вот по террасе проскользнула неясная тень. Он больше не колебался. Он спустился на крышу сарая, а оттуда с помощью длинных шестов, стоявших в углу, спрыгнул на землю, — так он не рисковал разбудить мать. Очутившись внизу, он пошел напрямик к старой оливе, уверенный, что Наис ждет его.

— Ты здесь? — прошептал он.

— Да, — ответила она просто.

Он сел рядом с ней на солому, обнял ее за талию, она склонила голову ему на плечо. С минуту они молчали. Старое узловатое дерево раскинуло над ними шатер серебристой листвы. У ног их в сиянии звезд расстилалась черная неподвижная морская гладь. В глубине залива туманная дымка скрывала Марсель. Слева мигал одинокий глаз маяка Планье, пронизывая желтым лучом ночную тьму, — и как смягчал, как трогал душу этот мерцающий свет, который то исчезал, то вспыхивал вновь.

— Отца разве дома нет? — заговорил Фредерик.

— Я вылезла в окно, — ответила Наис глубоким грудным голосом.

Они не говорили о своей любви. Любовь им сопутствовала с детства. Теперь они вспоминали игры тех лет, ребяческие забавы, в которых и тогда уже сквозило желание. И отдаться ласкам в эту ночь им казалось таким естественным. Слова были излишни, оба жаждали принадлежать друг другу. Он находил ее прекрасной. Его возбуждало ее загорелое тело, дышавшее ароматом полей, а она, знавшая одни побои, гордилась, что ее любит молодой хозяин. Она отдалась ему. Влюбленные расстались, когда забрезжил рассвет, и тем же путем возвратились домой.

III

Какая чудесная пора! Ни одного дождливого дня! Ни одного облачка на атласной лазури неба. Розовый восход искрится хрусталем, а закат сверкает золотой россыпью. Жара уже спала. Как только подымется солнце, дует морской бриз и утихает, лишь когда оно зайдет. Чудесные прохладные ночи напоены запахами душистых растений, которые нагрелись за день и благоухают во мраке.

Благословенный край! Залив лежит в объятиях скал, а острова в открытом море заслоняют собой горизонт; море кажется огромным водоемом, огромным озером, ярко-синим в хорошую погоду. У подножия гор, в глубине залива, на холмах расположились уступами дома Марселя. В погожий день, когда воздух прозрачен, из Эстака виден серый мол Жольетты, а над ним высятся тонкие мачты судов, стоящих в порту. На берегу, среди густой зелени, прячутся дома; на вершине скалы белеет на фоне неба церковь Нотр-Дам-де-ла-Гард. Между Марселем и Эстаком побережье, изрезанное глубокими бухтами, образует дугу; вокруг стоят заводы, из их высоких труб поднимаются султаны дыма. В знойные полуденные часы море почти черное, оно мирно спит между двумя грядами белых скал, по склонам которых солнце разбросало теплые желто-коричневые блики. Красноватые горы испещрены темно-зелеными пятнами сосен. Эта величественная картина — уголок Востока, представший взору в ослепительном сиянии дня.

Эстак имеет выход не только к морю. Через деревню, прилепившуюся к горам, пролегает много дорог, которые теряются среди хаоса взорванных скал. Железная дорога из Марселя в Лион проходит между огромными утесами, по мостам, перекинутым через пропасти, неожиданно ныряет в скалу и тянется полтора лье по Нертскому тоннелю — самому длинному во Франции. Ничто не может сравниться с диким величием этого края, где все восхищает: ущелья и скалы, узкие тропки, которые змеятся в глубине пропасти, отвесные голые склоны цвета ржавчины и крови, кое-где поросшие соснами. Иногда ущелье расширяется, и в глубине каменистой долины видишь рощицу тощих олив, одинокий белый домик с затворенными ставнями. Дальше, в густых зарослях колючего кустарника, снова чуть заметные тропинки, на каждом шагу следы обвалов, пересохшие горные потоки — всякие неожиданности, встречающие вас на этих пустынных высотах. Вверху, над черной каймой сосен, протянулась голубая лента неба.

А между скалами и морем тянется узкая прибрежная полоса красноватой земли. Она вся в глубоких ямах, откуда для выделки черепицы, — основной промысел края, — добывают глину. На этой растрескавшейся, высохшей, изрытой почве, словно опаленной знойным дыханием страсти, растут редкие чахлые деревца. Дороги как будто покрыты слоем мела, нога Утопает в нем по щиколотку, и при малейшем ветерке вздымаются облака белой пыли, оседающей на живой изгороди. На раскалившихся стенах мирно спят маленькие серые ящерицы, а из пожелтевшей травы, потрескивая, словно искры, вылетающие из костра, выскакивают тучи кузнечиков. В знойный душный полдень воздух недвижим, все разомлело от жары, и лишь монотонное пение цикад оживляет сонное царство.