Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена

Каждое утро я просыпался в своей квартирке на улице Лаффит с мыслью о Луизе и Берте, как я их запросто называл. Со мной творилось что-то странное: я дошел до того, что они слились для меня в одно существо. Я уже нисколько не сомневался, что Феликс действительно любовник Берты; но это меня не только не огорчало, а, наоборот, подбадривало, вселяло уверенность, что и я добьюсь любви. И я рассуждал сразу об обеих: раз они уступили домогательствам других, почему бы им не уступить и мне? Утром, проснувшись, я предавался восхитительным мечтаниям. Я не торопился вставать, я долго нежился под теплым одеялом, переворачивался раз двадцать с боку на бок, испытывая блаженную истому во всем теле. В своих мечтах я ничего не уточнял, мне приятно было оставаться в неведении относительно развязки, и я без конца рисовал в воображении всевозможные ее варианты. Так я изощрялся, обдумывая, как буду добиваться любви Берты или Луизы, мне даже не хотелось пока решать, чьей же именно. Когда я наконец решался встать, то был уже совершенно убежден, что мне остается только сделать выбор и либо та, либо другая станет моей любовницей.

— Черт возьми, — проворчал Феликс, — мы пришли слишком поздно. Придется поработать локтями.

Зал заполняла самая различная публика: художники, буржуа, светские дамы и господа. Среди пыльных курток и черных сюртуков мелькали светлые туалеты дам, весенние элегантные туалеты, какие увидишь только в Париже, из шелка нежных тонов с яркой отделкой. Меня восхищало, как спокойно и уверенно проходят женщины сквозь самую густую толпу, не опасаясь за свои шлейфы, и как, не оборвав эти волны кружевных оборок, они каждый раз благополучно выбираются на свободу. Они переходили от картины к картине так спокойно, будто прохаживались по собственной гостиной. Только парижанка умеет и в уличной толпе сохранять безмятежность богини, словно ничто не может ее задеть, — ни случайно услышанные разговоры, ни нежелательные прикосновения. Я наблюдал некоторое время за дамой, о которой Феликс сказал, что это герцогиня А.; ее сопровождали две дочери шестнадцати и восемнадцати лет; все трое, нисколько не смущаясь, рассматривали холст, изображавший Леду, а за спиной у них молодые художники, явившиеся всей мастерской, в довольно откровенных выражениях зубоскалили по поводу картины.

Феликс увлек меня налево, в анфиладу больших квадратных зал, где было не так людно. Сквозь застекленный потолок падал яркий дневной свет, резкость которого смягчали большие полотняные тенты; пыль, поднятая передвигающейся толпой, висела, как легкий дым, над волнующимся морем голов. Какими же очаровательными были женщины, если они казались хорошенькими даже и при таком освещении, даже в этой скучной серой дымке, сквозь которую яркими пятнами проступали картины, развешанные на всех четырех стенах. Вот где была невероятная пестрота: все тона красного, желтого, синего, оттенки всех цветов радуги кричали с полотен из сверкающих золотом рам. Становилось жарко. Солидные господа, отдуваясь и сияя лысиной, прогуливались по залам, держа шляпу в руке.

Все ходили, задрав голову кверху. Перед некоторыми картинами была даже давка. Толпа подавалась то в ту, то в другую сторону, толкалась, как будто в выставочные залы впустили беспорядочное стадо. И сквозь несмолкающий людской гул, звучащий словно рокот моря, слышалось неустанное шарканье ног по паркету.

— А, вот наконец и знаменитое полотно, о котором столько говорят, — сказал Феликс.

Перед большим полотном посетители стояли в пять рядов. Женщины наводили лорнеты, художники злословили вполголоса, высокий сухощавый господин делал какие-то заметки в записной книжке. Но я уже ни на что не мог смотреть. Только что в соседнем зале я заметил двух дам: облокотись о барьер, они с любопытством разглядывали какую-то небольшую картину. Это было как вспышка молнии: вдруг в толпе из-под лент шляпки мелькнули густые черные косы и рядом облако белокурых вьющихся волос; потом видение исчезло, обе дамы словно потонули в людском потоке, в волнующемся море голов. Но я мог бы поклясться, что это были они. Продвигаясь вперед, я несколько раз снова видел среди движущихся голов то белокурые волосы Берты, то черные локоны Луизы. Феликсу я ничего не сказал, я только увлек его в соседний зал и постарался устроить так, чтобы показалось, будто он первый их увидел. Возможно, он и раньше заметил их, потому что искоса посмотрел на меня весьма иронически.

— О, какая приятная встреча! — воскликнул он, подходя к ним.