Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена

Рассказать кому-нибудь, что я перечувствовал за эти десять дней, — надо мной бы стали смеяться. Сначала мне казалось, что Луиза заметила, как взволновало меня прикосновение ее юбки к моему колену; она не сразу отодвинулась; отсюда я делал вывод, что не безразличен ей. Более того, я усматривал в этом совершенно определенный намек, идущий гораздо дальше, чем дозволенное кокетство. Эти мои заметки — нечто вроде исповеди, я пишу все, что думаю, ничего не скрывая. Так вот, многие мужчины, если были бы откровенны, признали бы, что всюду и всегда женщины одинаковы: когда они любят, они отдаются или позволяют собой овладеть. Я имею в виду женщин замужних, светских дам, которым приходится соблюдать различные условности. Несмотря на добродетельный вид, благовоспитанность, изысканные манеры такой светской дамы, мужчина, домогающийся ее любви, сразу чувствует, уступит ли она ему. Все это я говорю к тому, что с эгоизмом, свойственным влюбленному, я рассматривал возможную связь с Луизой как нечто естественное. Прикосновение ее юбки к моему колену я расценивал как совершенно очаровательное по смелости и прямоте признание в любви.

Однако уже через несколько часов я начинал сомневаться и приходил к совершенно противоположным выводам. Заигрывать так могла только особа легкого поведения; глупо предполагать, что светская дама очертя голову бросится мне в объятия. Г-жа Нежон вовсе и не думает обо мне. У нее, может быть, и были любовники, но, выбирая их, она, несомненно, руководствуется прежде всего соображениями рассудка. Как же далека эта ловкая парижанка, эта лицемерная притворщица от моего идеала любовницы — женщины, которой руководит только чувство, только жажда наслаждений!

А между тем она совсем пропала из виду. Я больше нигде не встречал ее и не знал уже, во сне или наяву несколько минут сидел рядом с ней в темной ложе, наслаждаясь ее близостью. Я чувствовал себя таким несчастным, что чуть было не надумал вернуться в свое уединение в Бокэ.

Но вот позавчера мне наконец пришла в голову удачная мысль; удивляюсь только, как я раньше до этого не додумался. Я решил пойти на заседание палаты депутатов; может быть, Нежон будет выступать, может быть, жена придет его послушать. Но, видно, мне так и не суждено увидеть этого проклятого Нежона. Он действительно должен был выступать, но даже и не появился: сказали, что он задерживается на заседании какой-то комиссии сената. Но я пришел не напрасно: садясь на нижнюю скамью одной из трибун, я вдруг, к своей великой радости, в первом ряду противоположной трибуны увидел г-жу Гошро. Она тоже меня заметила и улыбнулась мне. Но увы, Луизы с ней не было! Радость моя померкла. Выходя из зала, я задержался в кулуаре, дожидаясь, пока выйдет г-жа Гошро. Она поздоровалась со мной, как старая знакомая. Видно, Феликс ей уже обо мне говорил.

— Вы что, уезжали из Парижа? — спросила она.

Я не мог вымолвить ни слова, так меня возмутил этот вопрос. Подумать, что я уезжал, когда я как сумасшедший рыскаю по всему городу!

— Я потому спрашиваю, что вас нигде не видно. Ни на последнем большом приеме в министерстве, таком удачном, ни на выставке лошадей, кстати сказать, просто великолепной…

И, увидев, что лицо мое выражает отчаяние, она рассмеялась.

— Ну, до завтра, — сказала она, уже прощаясь. Ведь вы там будете?

Я, как дурак, ответил «да» и не посмел ни о чем больше спросить, боясь, что она опять рассмеется. Г-жа Гошро еще раз обернулась, лукаво взглянула на меня:

— Так приезжайте же, — шепнула она, бросив многозначительный взгляд, словно намекая на какой-то приятный сюрприз, который меня ожидает.