Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки

Синим-синим на рассвете утром, вместе с Таисьей Лузьяниной-Саксиной, теперь заслуженной учительницей республики, уходим из гостиницы. Прежде всего опять на берег Зеи. Напротив города она течет разливом метров до восьмисот. Тонут в пойменном леске вновь отстроенные избы Заречья, постоянно разоряемого наводнениями. Наш знаменитый по Дальнему Востоку городской сад, раскинувшийся на правобережье, окутан легкой осенней дымкой; густо еще толпятся столетние лиственницы и березы.

Тут, над пристанью, стояла церковь, унесенная рекой во время очередного наводнения. Смыло и кладбище в нижнем краю города… Проходим по тихой Садовой улице. Здесь большая средняя школа, в седьмом классе которой я училась перед уходом на Алдан. Былинки-тополя, посаженные нами перед ее окнами, превратились в могучие деревья. Грустно и ласково поскрипывают доски тротуаров, таких же, как в те далекие дни. Лет через пять здесь все будет по-иному.

* * *

Солнце только еще поднимается в ясную голубень, а мы уже катим по бывшему Сергиевскому, теперь Золотогорскому тракту, поднимаясь на южные нагорья Тукурингра. Сегодня воскресенье, и мы то и дело обгоняем грузовики, легковые машины и автобусы, забитые пассажирами. Гонят мотоциклисты, велосипедисты, и просто пешком идут взрослые, старики, подростки, несут за плечами банки и ящички в котомках — сверху приторочены побывавшие в деле зубастые, деревянные совки со следами въевшегося ягодного сока: зейские горожане двинулись в поход за брусникой.

Наступила вторая половина сентября — самое время брать эту ягоду про запас: спелая, вкусная, она простоит в кладовке всю зиму в бочке или ящике целехонькой без всякой заливки.

Кусты дикой малины и густого подлеска склоняются над обочинами тракта, а выше неожиданно радостная, зовущая тайга — теперь заповедник. Громадная площадь отведена под этот заповедник, включая голубой Гилюй, правый приток Зеи, на всю жизнь запомнившийся мне во время похода на Алдан. Гилюй — ледяная дорога среди таких обрывистых скал, среди таких высоченных елей, стоящих строем вдоль самой кромки берега, что шапка сваливалась, если посмотреть на их вершины. Белки мелькали в густой зелени, а на утесах, каменными стенами подпиравших небо, дикие козы, а изредка и горные бараны возникали, будто сказочные видения.

Уркан впадает в Зею ниже моего городка, Гилюй сверху, — названия рек и гор с детства звучали в ушах, точно музыка.

Во время ледохода вдруг известие: «Двинулся Гилюй!» И мы, всей школой, бежали через городской сад, чтобы взглянуть, как над желтоватыми изломами шумно и звонко прущего зейского льда гордо идут по стрежню прозрачные, нежно-голубые, высоко нагроможденные торосы — Гилюй пошел!

Суровы издали горы Тукурингра, а здесь они словно распахнулись, и на душе тесно от чувств, еще никогда не испытанных. Замечательное событие — свидание с отчим краем, вдруг открытым тобою как место твоего человеческого становления! Смотришь вокруг и перебираешь страницы своей жизни, точно книгу, еще до конца не прочитанную.

Светло на сердце, но и скорбно: мать не выходит из мыслей. Ее ранили в 1912 году, когда хунхузы убили отца. Он сопротивлялся, и его всего изрезали кинжалами. А она чудом осталась жива после того, как целую ночь, истекая кровью, пролежала в кустах у ключа, куда уползла с опустевшего прииска. Первую жену отца тоже зверски убили за несколько лет до этого вместе с младшим восьмилетним сынишкой. А сколько других пролили кровь в нашей тайге! Вот и здесь, на бывшем Сергиевском тракте, на каждом шагу разбойники подстерегали и убивали старателей, выносивших с приисков золотишко.

А горы и тогда так же стояли по осени в торжественном уборе; теплились огнем атласно-белые свечи берез, нарядные осины радовали глаз, и так же нежно желтели лиственницы, мохнатые от пучков мягких игл… Не до каждого доходила эта красота!

Вот она — тайга, точно умытая, стоит вокруг, непохожая на угрюмые пади севера, поросшие кустами ерника да лишаистыми листвянками, где обычно гнездятся под мхом и галькою драгоценные самородки.

Как самое лучшее в детстве и отрочестве запомнились многоверстные походы за дарами леса. Березовые и дубовые леса заречной стороны, луга с волнисто-буйной на ветру травой, где так легко затеряться, острова в зейской пойме, увитые диким хмелем по ивняковым окоемкам, с кустами смородины черной и смородины красной, изнемогающей под тяжестью прозрачно-алых гроздьев, поляны, богатые земляникой, перелески с кустами жимолости, длинные ягоды которой похожи на синие сережки-подвески, болотистые мари с зарослями голубики и алой сладкой княженикой, красой здешних мест, обрывистые скалы на устье Гармакана выше Зейских ворот, с огоньками кудрявых на крутизне саран — все звало к себе.