На основании этого признака я склонен, например, думать, что так называемые «Крестьянские сказки» тоже имеют своим автором Комарова.
Для того чтобы кончить биографию Комарова, скажу, что он был убит уже глубоким стариком в 1812 году в Москве французами.
Авторство Комарова — вещь чрезвычайно интересная для выяснения вопроса о возникновении профессионального писателя в России и вообще для выяснения вопроса об усвоении русской литературой иностранных художественных форм.
Работу свою Комаров начинает с публикаций, т. е. с изданий документов и с поздравительных писем.
Дальше роль его все время колеблется между авторством, компиляцией и, может быть, переводом. Эта сбивчивость представления об авторстве характерна для всего XVIII века.
Федор Эмин[409]
подписывал переводные вещи как оригинальные. Иногда в отношениях между автором и переводчиком чувствуется какое-то странное для нас раздражение.Например, «Зеркало для всех», изданное в Калуге в 1795 году, имеет такую странную заметку: «Переведена с того языка, на котором писана».
«Английский Милорд» представляет сложную контаминацию влияний романа приключений и сказок «Тысяча одной ночи», причем разным героям прикреплена разная литературная традиция.
В самом Комарове мы видим возникновение местных литературных форм сперва путем маскирования иностранной формы, потом введением местных форм в противовес иностранным.
«Ванька Каин» ощущается Комаровым на фоне «Картуша», и, наконец, литературная форма со своими инерционными моментами переключается на местный материал и возникает то, что можно условно назвать литературой данного народа.
Колебания состава книги чрезвычайно характерны для этого времени. Первое издание «Похождений нового увеселительного шута и великого в делах любовных плута Совест-Драла Большого Носа» отличается от второго по объему почти вдвое. Это развертывание совершалось самым простым образом. В книгу о бельгийско-польском шуте вставлялись куски с такими мотивировками: «По сходности мысли песнь сия выписана из российских сочинений».
Литературные формы еще не имели своего хозяина, представление о герое иное, чем у нас, и поэтому «Приключения Никанора» (анонимный роман XVIII века) в нашем представлении должны бы принадлежать нескольким совершенно разно живущим людям.
Матвей Комаров — писатель традиционнейший, и изучение его выясняет нам общий арсенал литературного оружия его эпохи. И конечно, изучая его, мы должны его изучать методами специфическими и не упрекать его за то, что он не писатель нашего типа.
Только тогда мы объясним законы литературной эволюции и поймем четверостишие Некрасова.
Блюхер же не автор, а генерал; речь идет о его портрете, но так как конец четверостишия упоминает двух авторов, а не одного, то Блюхер (прусский генерал) воспринимается как автор.
Синтаксический параллелизм настолько силен, что Блюхера как автора, на мой вопрос о нем, хотели вспомнить несколько квалифицированных историков литературы, привлекая безызвестного автора слезливых комедий.
КИТОВЫЕ МЕЛИ И ФАРВАТЕРЫ
Мы убеждены, что инерция вчерашнего дня кончена. «Новый мир» и «Красная новь» не существуют, а только печатаются.
Мы представляем себе историю литературы не в виде непрерывной цепи, а в виде борьбы и вытеснения отдельных линий.
Леф отрицает современную, т. е. печатающуюся сейчас, прозу.
Мы знаем, насколько мало места занимает беллетристика в наше время.
В свое время, когда Ричардсон заканчивал «Клариссу Гарлов», читатели ждали в соседней комнате, ждали долго и обсуждали вопрос, умрет ли Кларисса? Были приняты меры к спасению Клариссы. Один человек угрожал Ричардсону, что если Кларисса умрет, то он изобьет сочинителя, так как невеста его сильно огорчается клариссиной судьбой.
Через несколько часов, потупив голову и не отвечая ни на один из вопросов, Ричардсон вышел из двери и посредине комнаты поднял руку вверх: «Она там»! — произнес он неподдельно грустным голосом, и вся компания погрузилась в печальные размышления. Двор был немедленно извещен о печальном событии. Эта заинтересованность в романе давно пережита.
Организм читателя вакцинизирован вымыслом. Интерес к сюжету, к судьбе героя упал настолько, что Алексей Максимович Горький печатает свой роман «Клим Самгин» сразу в двух журналах, причем в одном идет начало, а в другом — конец.
Так можно перевозить только мертвое, мороженое, разрубленное на части мясо.
В 1906 году Л. Толстой писал Ив. Наживину:
«…Роман, вероятно, много мешал вам, и я рад, что вы его кончили. Я давно уже думал, что эта форма отжила, не вообще отжила, а отжила, как нечто важное. Если мне есть что сказать, то не стану я описывать гостиную, закат солнца и т. п.
Как забава, не вредная для себя и других, — да. Я люблю эту забаву. Но прежде на это смотрел как на что-то важное. Это кончилось» (Ив. Наживин «Из жизни Л. Н. Толстого». Письма, стр. 139).