Собрание сочинений. Том 1. Революция

В настоящее время Горький увлекается сдвигологией, утверждая, что если одно слово кончается на «мы», а другое начинается на «ло», то между ними получится мыло.

Приведу сам текст горьковского утверждения:

«Он писал стихи хитроумно подбирая рифмы, ловко жонглируя пустыми словами» — автор не слышит в своей фразе хихиканья, не замечает «мыло» (М. Горький. «О начинающих писателях». «Известия». 1928. № 216).

К счастью, дело обстоит не так — оба слога, выделенные Горьким курсивом, не ударные. В живой речи они редуцированы, ослаблены. Мыло из них никогда не получится потому, что это не тот слог «мы» и не тот слог «ло» и вообще слово без ударения осуществиться не может.

Горький путает графику и фонетику. У него книжное представление о слове. Он буквенный писатель, а не словесный. Чтение самой небольшой книжки любого введения в языкознание, знакомство с работой хотя бы Бодуэна де Куртенэ, знать которую Горький обязан, избавили бы его от ошибок в рецензиях. Это не спорный вопрос и не вопрос Лефа, я думаю, что наши указания подтвердит Горькому не только любой лингвист, но и Бюро обслуживания.

Приведу цитату из введения в языкознание Д. Ушакова — учебного пособия для первого курса литвузов.

«Язык и письмо — два явления совершенно различные. С точки зрения школьного преподавания, в котором, естественно, одной из главных целей является обучение правописанию, а знакомство с самим языком или совсем отсутствует, или занимает небольшое место, — может казаться иначе: может казаться, что язык, так сказать, „писаный“ и язык „произносимый“ — одно и то же, что достаточно знать буквы, чтобы знать звук и т. д. Но это ошибочно. Письмо, каково бы оно ни было, не может никогда вполне точно передавать живые звуки, и не в этом его задача: чтобы быть удобным на практике, оно необходимо бывает условным, причем степень этой условности в разных правописаниях различна».

Между тем представьте результат горьковской рецензии. Рабкор — человек занятый — будет сидеть над своей рукописью и вытравлять из нее то, что реально не существует. Вместо научного знания языка он получит ложный след к учебе и потеряет на этом следу и время, и живое ощущение слова.

Вот почему общие рецензии Горького и его стилистические указания общественно гораздо вредней, чем его неудачное выступление против Николая Асеева.

НОВООТКРЫТЫЙ ПУШКИН

(М. Горький. «Рабселькорам и военкорам». О том, как я учился писать. Гиз, 1928, стр. 55)

Вопрос о массовой литературе сейчас является основным. Изданная Гизом книжка М. Горького представляет собою попытку написать массовое руководство по теории литературы. Это нечто вроде замены личного разговора с Горьким. Эта книжка в то же время должна служить связью между старым и прославленным писателем и новыми кадрами, которые должны нас заменить. Поэтому в ней особенно ясны все испытываемые нами затруднения и основные спорные вопросы сегодняшней культуры. Сам Горький говорит, что в его книжке есть немало спорного и много недоговоренного.

Очень спорным является та библиография, которую дает Горький. Он советует читать очерки гоголевского периода русской литературы Чернышевского[417], книгу в 400 страниц, давно написанную и мало доступную. Книжку Крайского «Как писать рассказы»[418], книжку мало авторитетную и чрезвычайно претенденциозную догматически, переполненную иностранной терминологией, курс В. Брюсова «Основы стихосложения»[419].

Ошибкой издательства является то, что все эти книги даны без года издания и без цены, что очень затруднит их выписку, кроме того, Горький советует читать «Очерки монистического миросозерцания» Плеханова. Книжки или статьи под таким названием, к сожалению, не существует.

Вся книжка Горького наполнена такими спорными местами. В ней упоминаются несуществующие книжки, как, например: «Записки ни павы, ни вороны, Сиповича Надворского» (стр. 17) вместо «Эпизод из жизни ни павы, ни вороны».

Спорным или недоговоренным является также называние Горьким героя турецкой кукольной комедии Карапетом. Его зовут Карагезом и это, в сущности говоря, бесспорно. Но это сравнительно мелочные ошибки.

Основным спорным вопросом является вопрос учебы у классиков. Мы стоим на точке зрения изучения культуры, а не обучения у нее. Дело в том, что нам нужно построить не старую культуру, а новую, и ей научиться нельзя.

Мысль о том, что можно учиться у классиков, основана на мысли о неизменности и всегдашней ощутимости старой художественной формы. Мысль эта неверная. Нельзя противопоставить Пушкина Асееву, потому что Асеев ощутимый писатель, а Пушкин совершенно не ощутимый. И человек, восхищающийся сейчас Пушкиным, более всего похож на сторожа в деревне Обломовых. Этот сторож в пятницу доедал господский пирог. Впрочем, приведу точную цитату.