Собрание сочинений, том 15

Гуманность служит теперь в Англии, как свобода во Франции, предметом экспорта для traders in politics [торговцев политикой. Ред.]. Нам вспоминается время, когда царь Николай приказал своим солдатам выпороть польских дам, а лорд Пальмерстон нашел «неполитичным» нравственное возмущение этим событием со стороны некоторых парламентских деятелей. Нам вспоминается, что лет десять тому назад на Ионических островах вспыхнуло восстание

[320], в связи с чем тамошний английский губернатор приказал высечь немалое число греческих женщин. Probatum est [Правильно. Ред.]

, — сказали тогда Пальмерстон и его коллеги-виги, находившиеся у власти. Как было совсем недавно доказано в парламенте на основании официальных документов, в Индии сборщики налогов применяют против жен райятов [крестьян. Ред.] настолько отвратительные средства принуждения, что о них невозможно распространяться подробно. Правда, Пальмерстон и его коллеги не отважились оправдывать эти гнусности, но какой бы крик подняли они, если бы какое-нибудь иностранное правительство дерзнуло открыто заявить о своем возмущении этими английскими мерзостями, а не только недвусмысленно намекнуть на вмешательство, в случае отказа Пальмерстона и его коллег немедленно дезавуировать индийских сборщиков налогов. А между тем, сам цензор Катон не мог бы ревнивее следить за нравами римских граждан, чем английские аристократы и их министры следят за «гуманностью» воюющих янки!

Леди из Нового Орлеана, желтолицые красавицы, безвкусно увешанные драгоценностями и похожие на жен древних мексиканцев, с той только разницей, что не съедают своих рабов in natura [живьем. Ред.], — вот кто на этот раз явился поводом для проявления британско-аристократической гуманности (прежде таким поводом служили портовые заведения Чарлстона). Английские женщины, голодающие в Ланкашире (правда, они не леди и не владеют рабами), не удостоились до сих пор упоминания ни в одной парламентской речи; вопли ирландских женщин, — которых все усиливающийся процесс концентрации мелких арендных участков на Зеленом Эрине [древнее название Ирландии. Ред.]

 полуголыми выбрасывает на улицу, сгоняет с насиженных мест, словно на их родину обрушилось татарское нашествие, — вызвали до сих пор только один-единственный отклик со стороны палаты лордов, палаты общин и правительства ее величества — проповеди об абсолютном праве земельной собственности[321]. Но леди из Нового Орлеана — это, конечно, совсем другое дело! Эти леди слишком просвещенны, чтобы, подобно олимпийским богиням, принять участие в военной передряге или, подобно женам сагунтинцев, броситься в пылающий костер[322]. Они придумали новую и притом безопасную форму героизма — форму, которая могла быть изобретена только рабовладелицами, да еще в такой стране, где свободная часть населения состоит из лавочников по профессии, из торговцев хлопком, сахаром или табаком, не владеющих, в отличие от граждан античного мира, собственными рабами. Когда мужья этих леди разбежались из Нового Орлеана или спрятались в своих домах, сами леди выскочили на улицы и стали плевать в лицо победоносным унионистским войскам, показывать им язык или вообще, подобно Мефистофелю, делать «неприличные жесты», сопровождая их оскорбительными выражениями. Эти мегеры были уверены, что смогут бесчинствовать «безнаказанно».