Собрание сочинений, том 18

Польша еще в гораздо большей мере, чем Франция, всем своим историческим развитием и своим современным положением поставлена перед выбором — быть революционной или погибнуть. Тем самым отпадает всякая вздорная болтовня об аристократическом по преимуществу характере польского движения. В польской эмиграции найдется не мало людей с аристократическими замашками; но как только в движение вступает сама Польша, оно становится насквозь революционным, как мы видели в 1846 и 1863 годах. Эти движения были не только национальными, они были в то же время прямо направлены к освобождению крестьян и к передаче земли в их собственность. В 1871 г. многочисленная польская эмиграция во Франции предоставила себя в распоряжение Коммуны; разве это был поступок аристократов? Разве это не доказывало, что эти поляки стояли вполне на высоте современного движения? А с тех пор, как Бисмарк ввел культуркампф в Познани [В издании 1894 г. вместо слова «Познани» напечатано: «Польше». Ред.] и, якобы для того чтобы насолить этим папе, преследует польские учебники, искореняет польский язык

[433] и напрягает все силы для того, чтобы толкнуть поляков в объятия России, — что же происходит? Польская аристократия все больше и больше сближается с Россией, чтобы хоть под ее владычеством воссоединить Польшу; революционные же массы отвечают тем, что предлагают союз германской рабочей партии и борются в рядах Интернационала.

Что Польшу нельзя умертвить, это она доказала в 1863 г. и доказывает это каждый день. Ее право на самостоятельное существование в семье европейских народов неоспоримо. А ее восстановление необходимо в особенности для двух народов: для немцев и для самих русских.

Не может быть свободен народ, угнетающий другие народы. Сила, нужная ему для подавления другого народа, в конце концов всегда обращается против него самого. Пока русские солдаты стоят в Польше, русский народ не может добиться ни политического, ни социального освобождения. Но при нынешнем уровне развития России не подлежит сомнению, что в тот день, когда Россия потеряет Польшу, в самой России движение окрепнет настолько, что опрокинет существующий порядок вещей. Независимость Польши и революция в России взаимно обусловливают друг друга. Но независимость Польши и революция в России, — а при беспредельной общественной, политической и финансовой разрухе и при разъедающей всю официальную Россию продажности эта революция гораздо ближе, чем кажется на первый взгляд, — означают для немецких рабочих, что буржуазия и правительства Германии, короче говоря, германская реакция, будут предоставлены своим собственным силам, с которыми мы уж со временем справимся сами.

II

ПРОГРАММА БЛАНКИСТСКИХ ЭМИГРАНТОВ КОММУНЫ[434]

После каждой потерпевшей крушение революции или контрреволюции среди бежавших за границу эмигрантов развивается лихорадочная деятельность. Создаются партийные группировки различных оттенков, каждая из которых упрекает остальных в том, что они завели коня в трясину, и обвиняет их в предательстве и во всевозможных прочих смертных грехах. При этом сохраняют тесную связь с родиной, организуют, ведут конспиративную работу, печатают листовки и газеты, клянутся, что через двадцать четыре часа опять «начнется», что победа обеспечена, а в предвидении этого уже заранее распределяют правительственные посты. Разумеется, разочарование следует за разочарованием, а так как это не ставят в связь с неизбежными историческими условиями, которых не желают понять, а приписывают случайным ошибкам отдельных лиц, — то нагромождаются взаимные обвинения, и дело кончается всеобщей склокой. Такова история всех эмиграций, начиная от роялистских эмигрантов 1792 г. и вплоть до нынешнего дня; а кто из эмигрантов сохраняет рассудок и благоразумие, тот старается отойти подальше от бесплодных дрязг, как только представляется возможность сделать это в тактичной форме, и принимается за что-нибудь более полезное.

Французская эмиграция после Коммуны тоже не миновала этой неизбежной участи.