Вокруг зима — и только перед самым домом цветущий садик, деревья с птицами; фасад дома целиком устлан розами. Сидящий на лавочке в рубахе дворник обтирает катящийся пот.
«На крыльях любви».
Вот с этим он пришел в кино.
В Гнездниковском переулке стоял двухэтажный дом. Там был директором Совкино Шведчиков.
Сценарным отделом заведовал рыжеволосый Бляхин, человек кое-что в кинематографии и тогда понимавший.
Сценарий был такой, как будто в комнату вошел свежий воздух.
Тогда приходилось читать тысячи однообразных сценариев без воздуха.
Потом сценарий прочитали в правлении.
Что же вышло? На этом заседании или на следующем вместо Маяковского помилован был Варавва — приняли сценарий Смолина под названием «Иван Козырь и Татьяна Русских», или же «Рейс мистера Ллойда». Потом спасали сценарий Смолина большими декорациями и не спасли.
Лента потонула вместе со всем фанерным пароходом, с Иваном и Татьяной.
Маяковского же поэтический кинообраз остался неосуществленным. И сейчас не берутся делать, хотя бы в экспериментальном плане.
Сценарий «Позабудь про камин» обратился в пьесу «Клоп». Пьеса «Клоп» пошла в театр, но в театрах у нас главное не слово. У нас играли мимо пьесы, создавая второй план.
То, что делал Эйзенштейн в «Мудреце», — только обострение обычайного. Слово не осуществлялось, словесную вещь сделать не могли. И в театре Маяковский не встретил своего режиссера, который бы ему помог остаться собой у рампы.
Поэт путешествует
Когда-то давно молодой Маяковский написал стихи «Люблю». Это большое стихотворение с проверкой жизненного пути. Оно кончалось словами:
Эти строки потом были срифмованы с другими.
Мысль возвращается измененная, и образ напоминает образ, как рифма возвращает зарифмованное слово.
Поэму «Во весь голос» Маяковский в 1930 году кончил словами:
Образ присяги соединяет любовь и партию.
У Маяковского есть другой постоянный образ.
Лодка дней.
Он сразу входит оснащенный.
В 1924 году в поэме «Ленин»:
Образ лодки реализовался в поэме «Хорошо!». Он стал комнатой-лодкой:
Люди — лодки, комната — лодочка.
Ленин — это не только поэма «Ленин». Это поэма «Хорошо!».
У Маяковского есть такие пары поэм:
«Человек» — рядом с ним «Про это».
«Хорошо!» стоит рядом с «Лениным», в одном решении времени.
Жил поэт в домах Стахеева, комната его мало менялась. Последние годы сделал диван, стол поставил американский, американские шкафы, на камине — верблюда.
Была у Маяковского песня:
Верблюд жил на камине.
Маяковский хотел войти в коммунизм со всей своей жизнью, со своей любовью, друзьями.
Он всех людей проверял, и вел к одной цели, и радовался, что Крученых написал стихи о Руре и опоязовцы написали работу о языке Ленина.
Он людей Лениным чистил. С именем Ленина связан у него город и сам язык русский. Он говорил:
СССР — страна многонациональная. Русский язык — язык Ленина. И Маяковский обладал народной гордостью великоросса.
Писал о русском языке стихи, обижался, когда его, Маяковского, нарочно не понимали люди в Тифлисе и в Киеве.
Стихи эти тщательно он переделывал так, чтобы было убедительно.
«Во втором номере Лефа помещено мое стихотворение „Нашему юношеству“. Мысль (поскольку надо говорить об этом в стихах) ясна: уча свой язык, ни к чему ненавидеть и русский, в особенности если встает вопрос — какой еще язык знать, чтобы юношам, растущим в советской культуре, применять в будущем свои революционные знания и силы за пределами своей страны.
…Я напечатал стих в Лефе и, пользуясь своей лекционной поездкой в Харьков и Киев, проверил строки на украинской аудитории.
Я говорил с украинскими работниками и писателями.