Собрание сочинений (Том 4)

Какой она стала? Совсем другой. Даже разглядывая себя в большое зеркало - теперь у нее такое есть дома, - Клава признавалась тайком сама себе: да, совсем другая. Внешне - не девчонка, а женщина. Даже движения, утратив резкость, стали медлительные, спокойные. Лицо потеряло припухлость, стало строже, чуточку жестче, не поймешь, то ли перемены материнства, то ли характера.

Характер меняет работа, в этом Клава ни минуты не сомневалась, ведь самый лучший способ проверить любую истину - испробовать ее на себе.

Ей казалось, она движется вперед, набирается опыта. На самом деле она катилась к пропасти, по шажку, не очень заметно даже для себя, отступая от обязательных правил. Будто села играть в подкидного с друзьями, в шутку покрыла козыря младшей картой, никто не заметил этого или не захотел замечать - и пошло-поехало, уже не знаешь сама, когда сыграешь честно, а когда смухлюешь.

Чутьем Клава понимала, что стоит в начале цепочки, конца которой ей не видно, но это невидимое окончание и есть суть происходящего. Конечно, сознавать смысл своего дела должен каждый человек, и Клава прекрасно сознавала, что ее база - важная точка: перевалочный пункт от промышленности к покупателю. Каждый день, порой с утра до поздней ночи чтобы поскорее освободить вагоны - грузовики, надсаживаясь, перевозили тяжелые контейнеры с одеждой, и база работала на пределе, боясь обсчитаться, сверяя реальное наличие с документами. Дальше товары раскладывались по полкам, развешивались на складах, и уже другие грузовики согласно расписанию развозили их по магазинам, к самолетам и другим вагонам. Суть дела проста: полученное распределить по торговым точкам, соблюдая справедливость, которая диктовалась вышестоящей организацией: кому, чего и сколько. База играла, так сказать, исполнительскую роль всего-то. Правда, от четкости и честности ее работников зависела возможность или невозможность утруски-усушки. Зависело и еще одно, немаловажное: возможность замены артикулов, сортов, иначе говоря, одно и то же название товара могло выглядеть совершенно иначе. Кофточки одни назывались кофточками точно так же, как и кофточки совсем другие - иного фасона, качества и производства. Ну а потом, на базе всегда можно создавать излишки. Выполнили план, а тут подоспел дефицит, и дефицит этот можно приберечь на, так сказать, черный день, когда торговля будет отставать из-за отсутствия хороших товаров. Есть, одним словом, законная возможность для маневров.

За эту законную возможность, знала Клава, и уважают ее - не столько ее, сколько должность.

Нет, она не видела конца цепочки, не знала, что там делается, в магазинах, ни разу не встречала ни одного спекулянта, но понимала: когда дает партию дефицита той вульгарно крашеной блондинке, этот дефицит на прилавке не появляется. Такие дела. И она, Клавдия Пахомова, двигая, как шахматными фигурами, партиями дефицита, движет людьми, создавая или не создавая возможности. Стоит, так сказать, на пульте. На важном месте.

Напрасно думать, будто люди очень уж маются, совершив первый грех. То есть, конечно, маются, не могут не маяться, если вышло глупо, нечаянно, сгоряча, неожиданно. И в каких-то других материях. Когда же человек ожидает, готовится, предполагает свой грех - падение безболезненно, даже приятно.

Разве Клава не понимала, откуда дует ветер, когда все та же крашеная блондинка заскочила к ней на базу во время обеда, сказала - поболтать, а сама принялась разворачивать свертки и сверточки со всякой обалденной снедью: паштеты, икра, рыбка такая, рыбка сякая, бутылка дорогущего коньяка, еды было на роту, а они только чуть поклевали, и Клава остаток потом унесла домой. Просто так, конечно, бесплатно.

Размалеванная блондинка вызывала у нее когда-то неприязнь, теперь стала закадычной подружкой, и, когда Клава заняла у нее пятьсот рублей на благоустройство квартиры, та шепнула ей на празднике - и новоселья, и годовщины сыночка: "Те деньги - мой тебе подарок!"

Клава сопротивлялась вяло, быстро согласилась. Про себя же подумала то ли с горечью, то ли с презрением - и к ней, и к себе: "Вот и признание!"

Круг подружек и друзей расширялся медленно, осторожно, но уверенно, и почти всегда соединял их - как бы невзначай, случайно - Наперсник. Клава не была его тенью, вовсе нет, она становилась самостоятельной, многое решала сама, но никогда не перечила ему, никогда не сомневалась в его просьбах, поручениях или приказаниях, и все шло гладко. База не занималась продажей. Клава не имела дел с деньгами, заведующие отделами и кладовщики поощрялись ею, имели большие возможности по части получения дефицита, за это почти каждый имел собственный уровень связей и контактов в деловом мире, доставал хорошие продукты, словом, жил неплохо и дорожил этой своей жизнью.

На собраниях Клава неустанно повторяла одну важнейшую мысль: если человек, работающий на базе, лично - это слово требовало особого ударения - будет замечен в спекуляции, его немедленно удалят с базы.