Собрание сочинений. Том 6

Тринадцать мильонов тонн                                       спрессованной в бомбах смертина хрупкие синие стеклышки                                               рисовых мирных полей,на крыши вьетнамских венеций,                                                 где сушатся драные сети,на велосипеды с розами,                                       растущими из рулей.Не вчера ли вдоль селапо ухабам,                 кочкамэта розочка плыларядом со звоночком?Сладок шин веселый бег.Мимо пашен и воронок,как железный буйволенок,мчался вскачь велосипед,Дождик путался в колесах,всю макушку продолбил.Дождик был из чуть раскосых —он вьетнамцем тоже был.

И солдат крутил педали,счастлив льющейся водой, —то ли ехал на свиданье,то ли просто молодой.Сам не веря, что живой,полный удивления,в что-то полиэтиленовоезавернулся с головой.Ах, ему бы мира,                           мира,малость риса да тепла,только бомба,                      яму вырыв,его краешком нашла.И непонято светилосьего мертвое лицо,и крутилось,                    и крутилосьнад солдатом колесо.И бумажной розе беднойтак хотелось бы,

                          солдат,бить в звонок велосипедный,словно в крошечный набат.Тринадцать мильонов тонн                                 всех бомб – термитных, фугасных,шариковых, игольчатых                                       и даже бабочек-бомб —на люльки, как на корзины                                          цветов, кричаще прекрасных,на коромысла бамбуковые,                                           выгнутые горбом.Исполнено тайного смысла,еще не вчера ли в лесутой девушки коромыслопокачивалось на весу?А в правой соломенной чашепетух одноглазый сидели, зная о том, что он смертен,собою прекрасно владел.А в левой соломенной чаше,как вся твоя доля, Вьетнам,

вповалку лежали гранатыс бананами пополам.Шла девушка шагом бесшумным,сказала мне: «Тяо, ленсо…»[3] —и лампою под абажуромпод наном[4] качнулось лицо.И сердце мне мысль защемила,что может на горном платоона на тропе Хо Ши Минапропасть ни за что ни про что.А впрочем, за что-то такое,что видно ей в струях дождя,когда она смотрит, – рукоюлианы и дождь отводя.Но хитро придуманный шарикударит ей в детскую грудь,и ей навсегда помешаетхоть раз, но счастливо вздохнуть.Ладонь прижимая к заплатам,она упадет на путис лицом от того виноватым,

что груз не смогла донести.Увидит, что ноша повисла,как радуга на кустах,и щепочка от коромыслазастынет на мертвых устах.Тринадцать мильонов тонн —                                    не слишком ли вы бескорыстны?Тринадцать мильонов тонн —                                           достаточный в обществе вес.Весами истории станьте, вьетнамские коромысла,и взвесьте в соломенных чашах                                               все эти «подарки с небес».Тринадцать мильонов тонн —                                               всю эту кровавую кашу,и велосипедную розу,                                   и девушку на платоистория пусть бесстрастно                                           положит в левую чашу,а в правую что угодно, —                                        не перетянет ничто.Северный Вьетнам, 17-я параллель, декабрь 1971

Долгий дождь