Собрание сочинений. Том 6

Всякий знает, как он, чья жизнь была чисто гогенцоллернской помесью распутства и мистицизма, старческой похотливости и ребяческого суеверия, задушил свободу мнений бишофс-вердерскими эдиктами^[329].

Всякий знает, как его преемник, Фридрих-Вильгельм III «Справедливый», предал Наполеону своих старых союзников за брошенную ему приманку — Ганновер.

Всякий знает, как вслед за тем он предал Наполеона этим же бывшим союзникам, напав в качестве наемника Англии и России на воплощенную в лице Наполеона французскую революцию.

Всякий знает, какой успех имело это нападение: неслыханное поражение «доблестной армии» при Йене, внезапно обнаружившееся моральное разложение всего государственного организма Пруссии, длинная цепь предательств, низостей и пресмыкательств прусских виновников, вызывавших отвращение у Наполеона и его генералов.

Всякий знает, как в 1813 г. Фридрих-Вильгельм III красивыми словами и пышными обещаниями заставил прусский народ поверить, будто поход против французов есть «освободительная война», тогда как в действительности дело шло о подавлении французской революции и о восстановлении старой монархии «божьей милостью».

Всякий знает, как забыты были прекрасные обещания, лишь только участники Священного союза вступили 30 марта 1814 г. в Париж.

Всякий знает, как ко времени возвращения Наполеона с Эльбы энтузиазм немецкого народа опять настолько остыл, что Гогенцоллерн должен был обещать конституцию (эдикт 22 мая 1815 г., за 4 недели до битвы при Ватерлоо), чтобы вновь оживить это угасшее рвение.

Всякий помнит обещания, данные в германском Союзном акте и венском Заключительном акте: свобода печати, конституция и т. д.^[330].

Всякий знает, как «справедливый» Гогенцоллерн сдержал свое слово. Священный союз и конгрессы для подавления народов, карлсбадские постановления^[331], цензура, полицейский деспотизм, господство дворянства, произвол бюрократии, вмешательство королевской власти в судопроизводство, преследования демагогов, массовые приговоры, финансовая расточительность и — никакой конституции.

Всякий знает, как в 1820 г. народу было гарантировано, что налоги и государственные долги не будут впредь увеличены и как Гогенцоллерн сдержал свое слово, превратив Seehandlung^[332] в тайную ссудную кассу для государства.

Всякий знает, как Гогенцоллерн ответил на призыв французского народа во время июльской революции: концентрация войск на границе, угнетение собственного народа, подавление движения в мелких немецких государствах, окончательное порабощение этих государств под кнутом Священного союза.

Всякий знает, как тот же Гогенцоллерн нарушил нейтралитет во время русско-польской войны, позволив русским пройти через свою территорию и напасть, таким образом, на поляков с тыла, отдав в распоряжение русских свои арсеналы и склады, предоставив каждому разбитому русскому корпусу надежное убежище в Пруссии.

Всякий знает, что все усилия этого вассального князя [Unterknas] из дома Гогенцоллернов были, в соответствии с целями Священного союза, направлены на то, чтобы укрепить господство дворянства, бюрократии и военщины, чтобы грубым насилием уничтожить — и не только в Пруссии, но и во всей Германии — какую бы то ни было свободу слова, какое бы то ни было влияние «ограниченного разума верноподданных»^[333] на правительство.

Всякий знает, как трудно найти в истории другой такой период правления, когда подобного рода достохвальные намерения проводились бы с помощью мероприятий более грубых и насильственных, чем при Фридрихе-Вильгельме III, в особенности в 1815–1840 годах. Никогда и нигде не было такого множества арестов и приговоров, никогда крепости не были так переполнены политическими заключенными, как при этом «справедливом» монархе, особенно если вспомнить, какими невинными простаками были эти демагоги.

Надо ли еще говорить и о том Гогенцоллерне {Фридрихе-Вильгельме IV. Ред.}, который, по словам монаха из Лейнина^[334], «будет последним в своем роду»? Надо ли говорить о возрождении христианско-германского величия и о вновь возникшей острой финансовой нужде, об ордене Лебедя^[335] и о высшем суде по делам цензуры, о Соединенном ландтаге и о генеральном синоде, о «клочке бумаги»^[336], о тщетных попытках занять деньги и обо всех прочих достижениях достославной эпохи 1840–1848 годов? Надо ли доказывать, ссылаясь на Гегеля, почему именно комической фигурой должна завершиться галерея Гогенцоллернов?