Собрание сочинений. Том 7

Москва из бревнышек сложилась,и в каждом бревнышке былата золотящаяся живость,где сладко плакала смола.Москва сложилась из кровинок,замытых плах и мостовых.Москва сложилась из кривиноквсех переулочков своих.Москва – самой Москвы творенье.Она, с расчетом фунт на фунт,одной рукой варя варенье,другой заваривала бунт.Какие здесь писались книги!Как это после взорвалось!Как в руки прыгали булыги,стряхнув с боков своих навоз!Москва в бубенчиках и дугах

набат скрывала вековой.Москва, раздумавшая думать,уже не сможет быть Москвой.В Москве есть жесткость.Есть и женскость,и так черты ее мягки.Неисправима деревенскостьзеленых двориков Москвы.Столицы нету нестоличней,но среди всех других столицМосквы домашнее величьене растворится, устоит.Еще Москва не все сказала,не всех великих родила,еще не все мечи сковалаи в наши руки раздала.Кто знает – что внутри припрятал

и думой высверлен какойМосквы асфальтовый оратайв жилете желтом и с киркой?Чье сможет внутреннее зреньеувидеть, что на волоске,чем забеременело время?Но роды сбудутся —                                в Москве.И будут, вскормленные славой,новорожденные крепки,как будто нашей златоглавойноворожденные кремли.И пусть, когда ребенок сможетсказать начальные слова,«Москва…» – из лепета он сложит,и снова           сложится

                          Москва!17 июня 1979

«Москва поверила моим слезам…»

Москва поверила моим слезам,когда у входа в бедный карточный сезамсвятую карточку на хлеб в кавардакея потерял, как будто сквозь дыру в руке.Старушка стриженая – тиф ее остриг —шепнула:              «Богу отдал душу мой старик.А вот на карточке еще остались дни.Хотя б за мертвого поешь. Да не сболтни!»Москва поверила моим слезам,и я с хвостов ее трамваев не слезал,на хлеб чужое право в варежке везя…Я ел за мертвого. Мне мертвым быть нельзя.Москва поверила моим слезам,

и я ее слезам навек поверил сам,когда, бесчисленных солдат своих вдова,по-деревенски выла женская Москва.Скрипела женская Москва своей кирзой…Все это стало далеко, как мезозой.Сезам расширился, с ним вместе кавардак,а что-то снова у меня с рукой не так.Я нечто судорожно в ней опять сжимал,как будто карточки на хлеб, когда был мал,но это нечто потерял в людской реке,а что, не знаю, но опять – дыра в руке.Я проболтался через столько долгих лет,когда ни карточек, ни тех старушек нет.Иду навстречу завизжавшим тормозам…Москва, поверишь ли опять моим слезам?17 июня 1979

Пуговицы