Собрание сочинений. Том 8

Когда мое чучело жгли                                       милосердные братья-писатели,слава Богу еще, не пыряя в живот                                                        перочинным ножом,на меня они зря                           полбутылки бензина истратили,потому что давно                             сам собой я сожжен.Я,    вдыхая дерьмо человечье,не слишком ароматическое,охранял в огородишке, рядом с уборной,                                                                  редиску и лук.Я торчал слишком долго,                                          как чучело романтическое,

мир стараясь обнять неуклюже                                                    распялками рук.Был набит я соломой.                                    Я не замечал, как меняетсяжизнь вокруг                       и как нагличают воробьи.Я сгорел в наказанье                                   за быструю воспламеняемостьи в политике,                      и в любви.Уцелел только остов обугленный,                                                        дымом окутанный,но огонь моих рук                              не сумел до конца обломать.Я в золе от себя самого догорал

                                                и сожженными культямивсе хотел обнимать, обнимать, обнимать…И когда, дожигая меня,                   чиркнуть спичкой собратьям приспичило,я услышал завистливый, злой шепоток палача:«Ишь чего захотело ты, чучело,                                                    ишь ты, чумичило…Ты себя возвеличило слишком,                                         над редькой и репой торча…»И я вспыхнул последним,                                предсмертно синеющим пламенем,как горящий пожарник,                                     который себя не сберег от огня.Все мои ордена,                          словно пуговицы, расплавило.

Если СССР погорел,                                  почему бы не сжечь и меня?И когда шовинюги                               еще доплеснули бензина на чучелои ноздрями запел сладострастно                                                 генштабовский соловей,необъятная дворничиха —                                            женщина чуткаяподметала мой пепел                                   метлой задушевной своей.А все дамочки сладенькие                                            и все мальчики гаденькиенаблюдали за судорогами                                           последних гримас лица,и подлили в огонь соратники —

                                        благородные шестидесятникина прощание                     мас-ли-ца.Что там на пепелище                                   ты, любимая, ищешь —может быть, мое сердце,                                        уцелевшее после всего?Видно, что-то в нем было,                                           если сердце любило,и оно не забыло,                           как любили его.1992

Генштабовский соловей – меткое прозвище Александра Проханова, лившего бензин на мое довольно симпатичное чучело.

Прохановскую бы энергию да в мирных целях!

Прощание с красным флагом