«Литературка», как мы постарели…Сквозь скорлупу всех партпостановленийнечаянно проклюнувшись едва,я был похож на Первое Апреля:еще никто, пока меня не взгрели,всерьез не принимал мои слова.Но подошло, наверно, время взгреваза первый всплеск гражданственного гнева,и в этом была Партия права —спасибо тебе, Сталина вдова!И я с тех пор, как оказался взгретым,стал наконец-то все-таки поэтом,когда узнал, как бьет с носка Москва.Валерий Алексеич Косолаповбыл непохож на тех, кого не счесть —редакторов, цинично кисловатых,боящихся за кресло — не за честь.Тогда казалось мне, что был он стар,когда, задумав сотрясти земшар,наивнячок, подобный полудурку,в многострадальную «Литературку»принес я бесприютный «Бабий Яр».Один знакомец — милое трепло —сказал, в глазах изобразив печальность:«Ну в общем-то, старик, совсем непло…»,но вдруг споткнулся, как об НЛО:«Постой, и это хочешь ты ПЕЧАТАТЬ?»А Косолапов улыбнулся мне.Искрилось в нем крестьянское лукавство,а это самолучшее лекарствоот страха в так запуганной стране:«Да, не соскучится с тобою государство…Ты обожди. Я позвоню жене». —«Зачем?» — насторожился я невольно,весь в предвкушеньи сладостного «За».«Да потому что буду я уволен…» —«За что?» — «Да за красивые глаза…»Жена — ну впрямь со станции Зимы,как будто бы одетая в пимы,с плечищами, как будто у Поддубного,приехала, сказала: «Мы подумалии ничего другого не придумали —решили быть уволенными мы».Малюсенькое «За» — большого роста,когда потом придется – и непросто —за это головою отвечать.Стихи писать — не главное геройство.Был высший подвиг — подписать в печать.Подписывали, ручки изгрызя,рисковые редакторы России.Ну что же, быть уволенным — красивоза «За» и за красивые глаза.2004
Послание Вене Смехову
Двадцатый век – век всех веков.Мы не избегли, Веня Смехов,и непростительных огрехов,и обольстительных грехов.Распалась прежняя Таганка.От стольких дружб нет ни следа,и от предательства так гадко,как не бывало никогда.Нас выдавили в зарубежьестрах старости среди бомжей,российской зависти безбрежье…Но нет в искусстве рубежей.Когда твоих студентов стайкавнимает смыслу пьес, поэм,Таганка в США – хозяйкаи не расколота никем.Нас не купили, не сломили.В нас – наш Любимов (не для всех).И где бы ни были мы в мире —Таганка там и Политех.И все-таки, мой милый Веня,мы в байках и самохвальбене доросли до откровеньяо времени и о себе.Та сцена, где мы вместе всталиперед провалом черным в зале, —последняя России пядь.Все то, что мы не досказали,никто не сможет досказать.7 августа 2004