Читаем Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2 полностью

Но я забываю уже то, что вы в купечество вступили, сами о том не ведая. Торг ваш для того мал, что вам великий противен. Вы торгуете вином и хлебом; но есть ли в том великая разность, чтоб брать товары в собственной своей земле или покупать оные на продажу? Вообще сказать, кто бы не должен был вступить в купечество? Сципион, карфагенский разоритель, похвалился тем, что он никогда ничего не продавал и не покупал; лучше бы было то, если б он похвалиться мог тем, что не имел участия в неверности римского сената против карфагенцев. Купечество есть душа всех сообществ. Оратор продает свое красноречие, писатель дух свой, воин кровь, политик свои намерения. Дворянин, ни в чем оном участия не приемлющий, мог бы продавать плоды наших мануфактур и художеств. Он продает же лен непряденый, для чего не продавать ему пряжи?

Но можно ль тому статься, чтоб дворяне в лавках мерили и весили? Я спрашиваю только о том, лучше ли жить им в маленькой деревне беспечно и вредить своей праздностию себе, семье своей и всему государству? Вы страшитесь малого торга для того, что вы дворяне? Но кто же вам сказал о том, что проворство ваше ограничило ваше счастие в малых предприятиях? Море показывает вам пространнейшее поле, нежель тщеславие ваше: нет такого народу, который бы не представлял нам свои сокровища; и отечество ваше так, как и сродники, отверзает свои объятия для принятия вас в оные. Сожалеете ль вы о господстве над малым двором своим, когда можете посылать в Каиро и Сурат ваши повеления? Сделайте лишь начало; один торг приводит к другому, малый к посредственному, а посредственный к большому. Козьма до Медицис, отец и защитник Флоренции, человек и купец, не вдруг сделал благополучным себя и свое отечество. Он забыл свое дворянство, и потомство возвышать его будет непрестанно до тех пор, пока не замолчит оно от самодержавных государей, носивших его имя. Не всякому дано достигнуть купечеством до такого величества и славы; но можно довольно быть славну, если только при оном остаться.

Честь, сия страсть благородных душ, сие к великим делам побуждение, не всегда по истинному ее свойству представляется. Дворянство родилося для чести: сие внушают ему с младенчества. Предрассуждение их в том утверждает, и они с прискорбностию спрашивают о том, не бесчестно ли купечество?

Что до меня касается, то я еще вопрос предлагаю: состоит ли в том честь, чтоб иметь участие в преимуществах своего отечества, дать людям полезное упражнение, земледелие приводить в цветущее состояние, доставить деньгам хождение в государственном корпусе, восставить общую поверенность и возвысить счастие государства в таком свете, который от нас хотела скрыть натура? За сии американские селения, доставляющие толь многим людям содержание, упражняя корабли в отвозе товаров и в привозе других с стократною выгодою; селения сеющие, ибо они причина тому, что наводим мы мануфактуры; селения, новую Францию составляющие и тем обогащающие старую, — за сии селения, вопрошаю я, кому мы обязаны? Купцам, учинившим первые откровения, исследовавшим тамошние земные произращения, сравнявшим наши надобности с американскими и победившим тамошних природных жителей приятностию и прелестию купечества. Строгость употребляема была уже после; вот какого свойства купечественная наука.

Бесчестно ли о ней стараться? Похвально ли искать союзников своему отечеству? Где нет денег, тамо нет союзников, а деньги доставляет одно купечество. Голландия всегда иметь будет союзников, ибо коммерции ее весьма велики.

Англия для сей же причины может везде и в самых отдаленнейших местах иметь союзников. Мы сами не можем ли найти истинных наших союзников в таком великом числе купцов, которое дворянством умножится и имением его утвердится? Может быть, мы купеческим и военным своим флотом, если оные приведены будут в совершенство, сделаемся себе сами довольны.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза