Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля

Все же она позволяла ему сопровождать ее в разных странствованиях по Риму Цезарей и Риму Пан. В сопровождении нового Виргилия посещала виллы, галереи, церкви, развалины. Где проходила Елена Мути, прошла и Мария Феррес. Нередко, предметы подсказывали поэту те же потоки слов, которые уже слышала Елена. Нередко же, какое-нибудь воспоминание удаляло его от непосредственной действительности, неожиданно смущало его.

— О чем вы теперь думаете? — всматриваясь ему в глаза, с тенью подозрения, спрашивала Мария.

И он отвечал:

— О вас, всегда о вас. Мною овладевает какое-то любопытство заглянуть внутрь себя, остается ли у меня еще хоть малейшая часть души, не принадлежащая вашей душе, хоть малейшая складка, куда еще не проник ваш свет. Это — как бы внутреннее исследование, которое я произвожу за вас, так как вы сами не можете произвести его. И вот, Мария, мне уже больше нечего отдать вам. Вам всецело принадлежит все мое существо. Никогда, думаю, человеческое существо, духовно, не принадлежало столь же безостаточно другому человеческому существу. Если бы мои уста слились с вашими, то моя жизнь перелилась бы в вашу жизнь. Думаю, я умер бы.

Она верила ему, потому что его голос сообщал его словам пламя истины.

Однажды они были на террасе виллы Медиччи: смотрели, как солнечное золото мало-помалу меркло на широких и темных кронах пальм, а вилла Боргезе, еще обнаженная, мало-помалу погружалась в фиолетовый сумрак. Охваченная внезапной печалью, Мария сказала:

— Кто знает, сколько раз вы приходили сюда, переживать любовь!

Андреа ответил, с выражением человека, погруженного в мечты:

— Не знаю, не помню. Что вы говорите?

Она замолчала. Потом поднялась и стала читать надписи на колоннах маленького храма. В большинстве случаев, это были надписи любовников, новобрачных, одиноких созерцателей.

На одной, под числом и женским именем, был отрывок из Павзия:

Она

Во многолюднейшем собрании любящие всегда одни, когда же их только двое, то и третий — тут как тут.

Он

Амур, о, да!

На другой было прославление крылатого имени:

От восхода солнца до заката прославлено имя Геллы.

На третьей было вздыхающее четверостишие Петрарки:

Я так любил приют уединенный,—И с каждым днем им больше дорожу,—Куда, в слезах, я часто прихожуС душой моей, Амуром огорченной.

На другой было, по-видимому, законное заявление, за подписью двух законных любовников:

Abora у по siernpre. [29]

Все они выражали, печальное или радостное, любовное чувство, воспевали совершенство красавицы или оплакивали далекое счастье, рассказывали о горячем поцелуе или же о томном экстазе, благодарили старые гостеприимные пальмы, указывали будущим счастливцам укромное местечко, отмечали особенность виденного заката. Всякий, муж или любовник, под властью женских чар, бывал охвачен лирическим энтузиазмом, на этой одинокой, маленькой площадке, куда ведет каменная лестница, покрытая бархатом. Стены говорили. От этих неизвестных голосов умершей любви веяло неопределенной грустью, грустью почти могильной, как от надгробных надписей в часовне.

Мария вдруг обратилась к Андреа со словами:

— Да ведь и вы здесь.

Смотря на нее, с прежним выражением, он ответил:

— Не знаю, не помню. Больше ничего не помню. Я люблю вас.

Она прочла. Рукой Андреа была написана эпиграмма Гете, двустишие, начинающееся словами: «Sage, wie lebst du?» —Скажи мне, как живешь ты? — «Ich lebe!»— Живу! И если б мне отмерено было сто и сто веков, я только одного и желал бы себе, чтобы завтра было, как сегодня. — Внизу было число: В последний день февраля 1885;и имя: Елена.Она сказала:

— Пойдемте.

Пальмовый навес бросал тень на каменную лестницу, покрытую бархатом. Он спросил:

— Хотите, я вас возьму под руку?

Она ответила:

— Нет, благодарю вас.

Сошли вниз, молча, медленно. У них обоих щемило сердце. Помолчав, она сказала:

— Вы были счастливы два года тому назад.

С намеренным упрямством, он ответил:

— Не знаю, не помню.

Роща была таинственна, в зеленых сумерках. Стволы и ветви вздымались змеиными узлами. То там, то здесь вдруг лист сверкал в тени изумрудным глазком.

Несколько помолчав, она прибавила:

— Кто была эта Елена?