Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

Барин вгляделся в него, замолчал и принялся тащить из кармана своих офицерских брюк портсигар.

Барабан перевел затрудненное дыхание и поднял голову. Он был почти спокоен.

— Ладно, довольно разговоров, — сказал он, поглядев на обоих налетчиков так, как будто ничего не случилось.

— Работа назначена в пятницу?

Он стукнул кулаком по столу и закричал:

— Так, значит, работа будет сделана в пятницу!

12

Сушка жила на Васильевском острове, на 23-й линии, у старой финки Кайнулайнен.

Это была старая высохшая финка, которой ничего не платили за комнаты, даже не уговаривались о плате и только удивлялись тому, что хотя она вовсе ничего не ест, но живет и даже страдает желудком.

Финка не жаловалась, не плакала, но каждый день писала по-фински открытки и опускала их в почтовый ящик, из которого уже более двух лет не вынимались письма…

Сергей шел за Сушкой, чуть пошатываясь, прищуривая глаза: фонарь то разлетался тонкими стрелами, то снова повисал над улицей неподвижным, тяжелым шаром.

«Черт меня возьми, куда я иду? Мне нужно скрыться, уйти в нору, в подворотню, в землю».

Он взял свою спутницу под руку и заглянул в лицо. Сушка шла, опустив голову, похлопывая тросточкой по своей ветхой юбчонке.

— Сушка! Как тебя зовут?

— А тебе на что это знать, миленький?

— Кто окрестил тебя Сушкой?

— Мой типошничек.

Густая сырость вдруг поползла Сергею за ворот пиджака, спустилась по спине, разошлась по всему телу. Он задрожал, поднял ворот и заложил руки в рукава.

— Брр… холодно. Что же это такое — типошничек?

— Ну, пойдем, пойдем, тут мильтоны шляются.

Они прошли освещенные улицы — тротуары почернели, дома слились в огромные сплошные ящики с беспомощными, мигающими окнами.

«Может быть, за мной следят? Может быть, кто-нибудь идет за мной, — он обернулся, — и сейчас спрятался вот там, вот в той подворотне?»

— Вот уж никак бы я не поверила, — сказала Сушка, — что есть такой человек, который не знает, что такое типошник.

— Да ты мне скажи, что это такое?

Сушка замедлила шаги и притянула его поближе.

— Это мой… зуктер. Ну, понимаешь, хозяин?

— Зуктер? Зуктер так зуктер, шут с ним. А хороший он у тебя?

— У меня?

Сушка остановилась перед каким-то домишком и застучала в ворота.

— У меня, брат, зуктер — прямо знаменитый человек. Его весь Петроград знает.

— А как его зовут?

Завизжал замок, и заспанный дворник впустил их во двор.

— Сюда, сюда, — говорила Сушка, таща его за рукав.

Они поднялись по лестнице, и Кайнулайнен впустила их в кухню.

Сергей поднес руку к лицу; ему вдруг невыносимо, до дрожи захотелось спать. Он зевнул с содроганьем и спросил почти про себя, с усилием разнимая слипшиеся глаза:

— Чем же он знаменит, твой зуктер?

— Эка, дался тебе мой зуктер! Он… ну… ну, мебельщик.

Они были уже в комнате, когда Сергей услышал это слово.

Он вскинул брови, и тут же перед ним возникли кудрявые гардины, жестяные тарелочки, одесская «Мама» и голос человека, курившего трубку: «М-да. Торгуем… Мебельщики».

Он схватил Сушку за руки.

— Как? Что ты говоришь? Мебельщик?

Сушка наконец рассердилась на него.

— А тебе что за дело? — спросила она, вырывая руки и глядя на него сердито, — ты что, подрядился, что ли, допрашивать? Легавый ты, что ли?

Сергей опомнился.

— Послушай, Сушка… Я хотел показать тебе письмо.

Он расстегнул пиджак, вытащил письмо, найденное им на мертвом Фролове, и, перегнув пополам, показал Сушке печать церкви Гавриила-архангела.

Сушка нахмурила брови, немного побледнела и сказала, приглядевшись к печати и забрасывая ногу на ногу:

— Ну, а чем ты мне докажешь, что ты не легавый?

Сергей посмотрел на нее с отчаяньем. Он сел на кровать и опустил голову на руки.

— Ну, слушай, я тебе расскажу… черт с ним, все равно, только бы отыскать ее…

Сушка вскочила, принесла разбитое блюдечко вместо пепельницы, сунула в него окурок, закурила новую папироску и приготовилась слушать.

Сергей сразу же начал говорить, говорить, говорить — безостановочно шагая по комнате, бессмысленно размахивая руками.

Он говорил, забыв о том, что Сушка вовсе и не знает, кто он такой и что случилось с ним, говорил, расхаживая из угла в угол, останавливаясь, чтобы взмахнуть рукой, и снова начиная ходить…

— Не в том дело, что прислала письмо, — ну что же, я и в самом деле когда-то просил ее об этом. Не в том дело, что ушла к другому, все равно к кому, даже к Фролову, к налетчику, как я это неделю тому назад узнал, а в том, что он ее продал, понимаешь ли, продал!..