Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

Барабан снова пролил пиво на живот, но на этот раз старательно вытер жилет огромным носовым платком.

— Еще хорошо, что не зашухеровался со своим бабьем, — заметил Пятак, — тоже интеллигент, малява!

— Пятак, оставьте интеллигенцию в покое! — вскричал Барабан, — я учился на раввина, я всегда был интеллигент, и интеллигенция тут ни при чем. Интеллигенция — это Европа, это…

Барабан со звоном поставил бокал на стол.

— Оставьте, Пятак, это грызет мне сердце.

Пятак, смущенный, вытащил коробку папирос с изображением негритенка и принялся закуривать. Против Европы у него не нашлось возражений.

— Собрание кончено, — сказал Барабан. — Почему не пришел Гриша?

— Он, кажется, на работе, — отвечал Барин, — вчера я видел его в «Олене». Говорил, что все идет удачно.

— Собрание кончено, — повторил Барабан, — можно идти. Не засыпьте хазы. Студент, завтра ты получишь, сколько тебе нужно. Саша, ты можешь остаться со мной на одну минуту?

Пятак и Володя Студент ушли.

Сашка Барин сидел, заложив ногу за ногу, опустив голову на грудь и блестя точным, как теорема, пробором.

Барабан подсел к нему и спросил, легонько прихлопнув его по коленке:

— Ну, что ты мне скажешь, Саша Барин?

— Относительно чего? — ответил тот, равнодушно покачивая ногой.

— Не притворяйся, Саша. Я говорю про девочку.

— Девочка скучает.

— Саша, помнишь, что ты мне обещал?

— Помню. Да что мне с ней делать, если она о тебе слышать не хочет?

Шмерка Турецкий Барабан встал, снова начиная багроветь.

— Приткну! — вдруг сказал он, с бешенством сжимая в кулаки короткие пальцы. — Накрою, как последнюю биксу. Она меня еще узнает.

— Не стоит беситься, Барабан. Дай ей шпалер, она сама себя сложит. Лучше пошли к ней Маню Экономку. Может быть, ее Маня уговорит. Чего она тебе далась, Барабан, не пойму, честное слово!

Барабан сел в кресло и вытащил из заднего кармана брюк трубку. Он долго и сосредоточенно набивал ее, стараясь не просыпать табак на колени, наконец закурил и сказал, полуобернувшись к Сашке Барину:

— Не будем больше об этом говорить. Ты должен понять меня, Саша!

8

Двое рабочих сидели друг против друга на деревянных чурбанах и пилили трамвайный рельс, поминутно поливая рассеченную сталь кислотой.

Сергей остановился возле них и долго с бессмысленным вниманием смотрел, как они работали.

Один рабочий был еще мальчик, лет шестнадцати, другой — старик с бабьим лицом, в изодранной кондукторской фуражке. Попеременно наклоняясь друг к другу, они походили на игрушку — кузнеца и медведя, ударяющих по деревянной наковальне своими деревянными молотками.

Сергей повернулся и пошел дальше, растерянно блуждая по улицам глазами.

Заплатанный жестью забор сменился обшарпанным домом. У подъезда два безобидных каменных льва скалили зубы. Над львами висел кусок картона, на котором был нарисован сапог со свернутым набок голенищем.

— «Принимаю заказы. Сапожник Морев», — прочел Сергей.

Он еще раз почти неслышно повторил все это про себя, как будто с тем, чтобы непременно запомнить.

— Сапожник Морев. Именно Морев.

Он поднял брови, прошел несколько шагов, остановился, отправился дальше, пересек Обводный канал и вдруг остановился, хлопнув себя по лбу и вспомнив наконец, почему показалась ему такой знакомой эта фамилия.

— Вот оно в чем дело! «Memento mori!» Череп с костями. Где она, эта записная книжка?

Пересмотрев карманы пиджака, он нашел в одном из них записную книжку Фролова — маленькую тетрадочку, переплетенную в кожу.

Вернувшись на мост и облокотившись о перила, он принялся читать ее с вниманием, которое было неожиданным для него самого.

«1. Любовь бывает только раз в жизни.

Де Бальзак.

2. На прошлой неделе работали с Сашей на Песках. Купили бинбер, Саша хотел отначить для Кораблика — не дал. Бинбер продали в Олене на блат».

На оборотной странице были записаны какие-то счета. Длинные колонки цифр стояли в строгом порядке, итоги были подведены уверенной рукой. Но за цифрами снова шли стихи, изредка прерываемые посторонними замечаниями.

Приходи ты на бан, я там будуЛюбоваться твоей красотойИ по ширми стараться я будуДобывать тебе, крошка, покой.Приходи ты, в желаньи сгораю

Только видеть тебя на бануТоропливо я порт покупаюИ у фрайера режу скулу.Барахлом и рыжем разоденуС головы и до ног я тебя,Чиртагоньчик на шею повешуС паутиной тебе я шутя.А на тонкие нежные гранкиОбручок я тебе припасуДорогие носить будешь шляпкиОбожаю твою красоту.

И вслед за этим слово опять брал себе де Бальзак и снова уверял, на этот раз в пространной цитате, что любовь бывает только раз в жизни.

Далее без всякого перехода следовало замечание: