Вторая группа состояла из малодушных и трусов и была довольно многочисленна. К ней принадлежали преимущественно люди с немецкими фамилиями и неправославного вероисповедания, очевидно боявшиеся, что их могут заподозрить в потачке врагам православия. Сюда же относились и добровольцы из русских. Я не могу забыть до сих пор сидевшего ближе всех к моему месту сенатора И. Г. Мессинга, отличавшегося во время оно в судебной палате неутомимой ненавистью к запятым. Больной и близкий к смерти, с отвисшей нижней челюстью и идиотски раскрытым ртом на бледном и тупом лице, он оживлялся лишь, когда нужно было подать свой голос за то, чтобы оставить в силе какой-нибудь бесчеловечный приговор о сектанте или «оскорбителе веры». В этой группе доходило до того, что нашелся сенатор А. А. Арцимович, который в явное умаление достоинства сената и в явное противоречие точному смыслу закона возбуждал вопрос о том, имеет ли он право, как католик, участвовать в кассационном рассмотрении дел, касающихся православной церкви. Когда этот прием «нехождения на суд нечестивых» не удался, то этот брат благороднейшего Виктора Антоновича (см. мои воспоминания о нем) стал вотировать за утверждение возмутительных приговоров, ссылаясь на то, что он, как инославный, не считает себя компетентным в законах, направленных на защиту православия, и потому считает себя нравственно обязанным умывать руки пред приговорами православных судов. Я помню, как в 1901 или 1902 году А. М. Бобрищев-Пушкин — человек с возвышенной и чуткой душой, — дававший заключение в III Отделении кассационного сената, плакал у меня в кабинете, рассказывая об оставлении без последствий, вопреки его заключению, жалобы старообрядца, осужденного с вопиющим нарушением внутреннего смысла закона, вследствие увертливости А. А. Арцимовича.