Собрание сочинений в одной книге

Я не мог больше оставаться свидетелем этого. Я чувствовал, что схожу с ума, и бросился к трапу, чтобы открыть дверь и убежать на палубу. Но Вольф Ларсен, оставив на миг свою жертву, одним могучим прыжком догнал меня и швырнул в дальний угол каюты.

– Жизненное явление, Горб, – с усмешкой бросил он мне. – Оставайтесь и наблюдайте. Вам представляется случай собрать данные о бессмертии души. Кроме того, вы ведь знаете, что душе Джонсона мы не можем причинить зла. Мы можем разрушить только ее бренную оболочку.

Мне казалось, что прошли века, но на самом деле побоище продолжалось не больше десяти минут. Вольф Ларсен и Иогансен со всех сторон наседали на беднягу. Они дубасили его кулаками, колотили своими тяжелыми башмаками, сшибали его с ног и поднимали, чтобы повалить снова. Джонсон ничего уже не видел, и кровь, текшая у него из ушей, носа и рта, превращала каюту в мясную лавку. Когда он уже не мог больше держаться на ногах, они продолжали избивать лежачего.

– Легче, Иогансен, тише ход! – произнес наконец Вольф Ларсен.

Но проснувшийся в штурмане зверь не желал так скоро успокаиваться, и Вольфу Ларсену пришлось оттолкнуть локтем своего помощника. От этого, казалось бы, легкого толчка Иогансен отлетел, как пробка, и с треском ударился головой о стену. Полуоглушенный, он упал на пол и поднялся, тяжело дыша и моргая глазами с самым глупым видом.

– Отворите дверь, Горб, – получил я приказ.

Я повиновался, а оба зверя подняли бесчувственное тело, словно мешок с тряпьем, и вытащили его по узкому трапу на палубу. Кровь красной струей брызнула на ноги рулевому, которым был не кто иной, как Луи, товарищ Джонсона по лодке. Но Луи только повернул штурвал и невозмутимо уставился на компас.

Иначе отнесся к этому делу бывший юнга Джордж Лич. От бака до юта вся шхуна была изумлена его последующим поведением. Он самовольно явился на палубу и унес Джонсона на бак, где начал, как умел, перевязывать его раны и хлопотать около него. Джонсона нельзя было узнать. И не только его черты стали неузнаваемы, он вообще потерял всякий человеческий облик, до того распухло и исказилось его лицо за несколько минут, которые прошли от начала избиения до того, как его вытащили на палубу.

Но вернемся к поведению Лича. К тому времени, как я закончил уборку каюты, он уже сделал для Джонсона все, что мог. Я поднялся на палубу подышать свежим воздухом и немного успокоить свои расходившиеся нервы. Вольф Ларсен курил сигару и осматривал патентованный лаг, обычно висевший за кормой, но теперь для какой-то цели поднятый на борт. Вдруг голос Лича долетел до моего слуха, голос хриплый и напряженный от гнева. Я повернулся и увидел его на палубе, перед самым ютом. Его побледневшее лицо судорожно подергивалось, глаза сверкали, и сжатые кулаки были подняты над головой.

– Пусть Господь пошлет твою душу в ад, Вольф Ларсен, хотя ад еще слишком хорош для тебя! Трус, убийца, свинья! – такими словами приветствовал он его.

Я был поражен, как громом. Я думал, что от юнги сейчас же ничего не останется. Но у Вольфа Ларсена в эту минуту не было желания убивать его. Он медленно подошел к ступеням юта и, облокотившись об угол каюты, с задумчивым любопытством поглядывал на взволнованного мальчишку.

А тот громогласно обвинял его, как никто еще не обвинял до сих пор. Матросы боязливо жались у бака и прислушивались к происходившему. Охотники гурьбой вывалились на палубу, и я заметил, что выражение легкомыслия слетело с их лиц, когда они услышали тираду Лича. Даже они были испуганы необычайной смелостью мальчика. Им казалось невозможным, чтобы кто-нибудь мог бросать Вольфу Ларсену подобные оскорбления. О себе могу сказать, что я был поражен и восхищен Личем и видел в нем блестящее доказательство непобедимости бессмертного духа, который выше плоти и ее страхов. Этот мальчик напоминал мне древних пророков, обличающих людские грехи.

И как он обличал его! Он обнажал душу Вольфа Ларсена и выставлял напоказ всю ее порочность. Он осыпал ее проклятиями от лица Бога и Небес и громил его с жаром, напоминавшим сцены отлучения от церкви в Средние века. В своем гневе он то поднимался до грозных, почти божественных высот, то в изнеможении падал до грязной площадной брани.

Его ярость граничила с безумием. На губах выступила пена, он задыхался, в горле у него клокотало, и временами нельзя было разобрать его слов. А Вольф Ларсен, холодный и спокойный, слушал, опираясь на локоть, и, казалось, был весь охвачен любопытством. Это дикое проявление жизненного брожения, этот буйный мятеж и вызов, брошенный ему движущейся материей, поражал и интересовал его.

Каждый миг и я, и все присутствующие ожидали, что он бросится на мальчика и уничтожит его. Но, по странному капризу, он этого не делал. Его сигара потухла, а он все еще смотрел вниз с безмолвным любопытством.

Лич в своем неистовстве дошел до предела.