Собрание сочинений в одной книге

Пока весь экипаж спешил напиться, капитан оставался трезв. Ни капли вина не коснулось его губ. Он не решался пить при таких обстоятельствах, когда мог полагаться только на Луи и на меня, причем Луи был уже занят у штурвала. Мы плыли сквозь туман без дозорного и без огней. Меня удивляло, что Вольф Ларсен дал матросам столько виски, но, очевидно, он лучше знал их психологию и умел спаять дружбой то, что началось кровопролитием.

Победа над Смертью-Ларсеном, по-видимому, произвела на него большое впечатление. Накануне вечером он довел себя до хандры, и теперь я с минуты на минуту ожидал от него какой-нибудь вспышки. Но все шло гладко, и он был в прекрасном настроении. Я думал, что блестящий захват стольких охотников и лодок задерживает обычную реакцию. Как бы то ни было, хандра прошла, а дьявол не просыпался. Так мне казалось тогда. Но, увы! Как мало я знал его! Именно в это время он замышлял нечто еще более ужасное, чем все до сих пор виденное мною.

Как я уже сказал, при моем входе в каюту он был в прекрасном настроении. Его уже несколько недель не мучила головная боль, глаза были ясны и сини, как небо, бронзовый загар говорил о цветущем здоровье, жизнь мощным потоком струилась по его жилам. В ожидании моего прихода он оживленно разговаривал с Мод. Темой их беседы был соблазн. Вольф Ларсен доказывал, что соблазн только тогда является таковым, когда человек поддался ему и пал.

– Видите ли, – говорил он, – по моему мнению, человек, поступая так или иначе, повинуется своим желаниям. Желаний у него много. Он может желать избегнуть боли или насладиться удовольствием. Но чтобы он ни делал, его толкает на это желание.

– Но допустим, что у него возникли два противоположные желания, и одно из них препятствует удовлетворению другого. Что же тогда? – перебила его Мод.

– К этому я и вел, – ответил капитан, но она продолжала: – В борьбе этих двух желаний сказывается душа человека. Если эта душа благородна, она последует хорошему побуждению, если же нет, то это душа низменная. Но решает во всех случаях именно душа.

– Вздор и чепуха! – нетерпеливо воскликнул он. – Решает желание. Возьмем человека, который хочет напиться. С другой стороны, он почему-либо не хочет быть пьяным. Как он поступит? Он игрушка, он раб своих желаний и повинуется более сильному из них. Вот и все. Его душа не имеет к этому никакого отношения. Как может он желать пить и отказаться от этого? Если желание остаться трезвым берет верх, то значит оно сильнее. Соблазн тут ни при чем, если только… – Он остановился, чтобы овладеть новой мыслью, мелькнувшей у него в уме… – Если только он не испытывает соблазна остаться трезвым. Ха, ха! – захохотал он. – Что вы думаете об этом, мистер ван Вейден?

– Что ваш спор не стоит выеденного яйца, – сказал я. – Душа человека – это его желания. Или, вернее, совокупность его желаний. Поэтому вы оба неправы. Вы придаете значение только желаниям, не считаясь с душой. А мисс Брюстер придает значение только душе, не считаясь с желаниями. А между тем, в сущности, душа и желания – одно и то же. Однако, – продолжал я, – мисс Брюстер права, утверждая, что соблазн остается соблазном независимо от того, поддался ли ему человек или победил его. Огонь раздувается ветром, пока не начинает бушевать грозным пламенем. Желание подобно огню. Оно, как ветром, раздувается созерцанием желаемых предметов. Тут и зарождается соблазн. Он – тот ветер, который раздувает желание, пока оно не завладеет человеком. Иногда он для этого недостаточно силен, но, если он хоть сколько-нибудь усилил желание, его уже можно назвать соблазном. И как вы говорите, он может толкать и на добро, и на зло.

Садясь за стол, я был очень доволен собой. Мои слова звучали весьма решительно. По крайней мере, они положили конец спору.

Вольф Ларсен был необычайно разговорчив. Такого желания говорить я еще никогда не замечал в нем. Казалось, скопившаяся в нем энергия ищет выхода. Через минуту он уже затеял спор о любви. Как всегда, он отстаивал материалистическую точку зрения, а Мод – идеалистическую. Что касается меня, то я лишь изредка вставлял несколько слов, вообще же не принимал участия в этом разговоре.

Вольф Ларсен говорил блестяще, но Мод не уступала ему в остроумии, и на некоторое время я даже потерял нить разговора, любуясь ее лицом. Оно редко покрывалось румянцем, но сегодня порозовело и оживилось. Спор, видимо, доставлял ей большое удовольствие, а Вольф Ларсен прямо упивался им.

Не помню почему – я в это время отвлекся созерцанием выбившегося из прически каштанового локона Мод, – он привел слова Изольды, обращенные к Тентажилю:

Среди всех жен я взыскана судьбой.Так согрешить, как я, им не дано,

И грех прекрасен мой.

Как раньше он сумел приписать пессимизм Омару, так и теперь он прочел восторг и ликование в строчках Суинберна. Читал он стихи правильно и хорошо. Не успел он умолкнуть, как Луи просунул свою голову в люк и шепнул нам:

– Тише, тише! Впереди пароход, виден левый бортовой огонь!