Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 1

Ваня в момент нашего отъезда отсутствовал. Он уезжал в Петроград к Леше. Извещенный о событиях, он вскоре вернулся и жил с нами, ночуя на тети Динином сеновале. После первых расспросов и рассказов он вспомнил об архиве. Спросил. Лицо отца потемнело. Да… Остался в Марусине… Сил не хватило, времени… не было лошадей. Все ведь произошло так неожиданно. А кто там остался, в Марусине? Василий, столяр, живет во флигеле, откуда недавно выехали «дачники». А где стояли сундуки? В кладовой, возле кухни. Там, кажется, есть окно, но оно забито. Надо спросить тетю Дину. Но там уже, кажется, поселили кого-то от Комитета для охраны…

Немного отдохнув и посовещавшись с тетками, Ваня отправляется вечером к Василию на разведку. Заручился его помощью, и на следующую ночь, когда стемнело, тетя Дина, достав где-то лошадь, везет его в направлении Марусина. Они подъезжают к дому со стороны леса. Тетя Дина караулит лошадь, в то время как Ваня с Василием высаживают оконную раму и выгружают огромные сундуки. После этого раму устанавливают на место, как было. Сундуки подносятся к подводе, грузятся. Вся ночь проходит в напряженной работе. И когда подвода подъезжает к деревне со стороны двора, уже рассвело, и пастух заиграл в конце деревни на своей свирели. Сундуки быстро выгружают и затаскивают в сарайчик, где, накрытые брезентом, они стоят весь день, и лишь следующей ночью удается перетащить их в сени, не привлекая внимания соседей. Как сумели Ваня с Василием вытащить и погрузить на подводу эти огромные сундуки, остается их тайной, но Ванин измученный вид достаточно ясно показывает, что это не было легкой работой… Весь архив и вся переписка, на этот раз, спасены и снова с нами…

А жить все труднее. Мы уже задолжали и там, и здесь. Но долги надо отдавать, некоторым из них уже подходят сроки. До нового хлеба еще остаются месяцы, а старый у всех кончается. Муки купить не у кого. Приходится делить хлеб по кусочкам. Его стало совсем мало. На каждого в день приходится грамм по сто, не больше. Впрочем, для нас это еще не является голодом. Есть молоко. Хотя и с трудом, но удается доставать овес, и что ни день — на столе появляется какое-нибудь новое блюдо, изобретенное кем-нибудь и ожидающее общей оценки. Кроме овсяного киселя, который после нескольких неудач научились делать в русской печи, пекут овсяные блины. Их едят с молочным киселем, а позднее — со сладкой подливкой из свежих ягод — клубники или малины… Ваня все чаще уходит куда-то на рыбную ловлю и редко возвращается с пустыми руками. На шестке русской печки он оборудовал подставки из кирпичей, между которыми разжигается огонь из бересты и можжевельника, и рыба на вертеле из лучины коптится сырой. На пашнях выросла сорная трава — сурепка; у нее маслянистая ботва, и цветет она мелкими желтыми цветочками; даже в сыром виде ее стебли напоминают по вкусу какие-то овощи, а суп из нее при незначительной молочной подбелке вполне съедобен и не уступает щам из надоевшего щавеля или крапивы, которая давно уже выросла и стала едва съедобной…

На косогорах, позади деревни и возле сараев, вырастают шампиньоны. Из них получается превкусный соус к вареной картошке. Наконец, изобретательность наших кулинаров увенчивается новым открытием — обнаружена съедобность лопухов! Оказывается, внутренний стержень стволов и черенки листьев репейника, отваренные в соленой воде, после обдирания с них наружных волокнистых нитей съедобны и даже, будто бы, чем-то напоминают артишоки…

Эти «лопухи» скоро занимают почетное место в нашем меню. Облитые мучно-молочным соусом, они составляют обычное наше второе к обеду.

Но хотя лопухов и сурепки кругом сколько угодно, голод становится все чувствительнее, и мысли, разговоры о пище всплывают все чаще и воспринимаются не так, как раньше. К этим разговорам сводятся сами собой очень многие темы; они начинаются ни с того ни с сего и занимают неподобающее место, привлекая какое-то общее настороженное любопытство — все тотчас же в них вовлекаются, и уже трудно остановить такой разговор. Вот сегодня, например, оказалось, что из ржаных, еще зеленых зерен можно варить зеленую кашу. Съедобно и сытно. Вмешался отец: он категорически объявил, что рвать колосья на крестьянских полях недопустимо; это было бы плохой рекомендацией для нас в глазах жителей деревни и вообще могло бы скверно кончиться, но есть беспризорное марусинское поле, немало и заброшенных, за недостатком рук, участков, где вырастают отдельные «дикие» группы колосьев. Эти рвать можно — на том все сошлись…