Собрание сочинений в семи томах. Том 2. Романы

От взрыва образовалась воронка диаметром метров в пять; силу взрыва трудно было определить, но Карсон считал, что она в пять раз превосходит взрывную силу оксиликвита. Чудное вещество, заявил он, только, пожалуй, слишком сильное для практического применения. Вообще Карсон поддерживал весь разговор, искусно скользя по довольно заметным паузам. И когда он на обратном пути откланялся с несколько нарочитой поспешностью, — ему, мол, надо еще туда-то и туда-то, — тяжелое бремя пало на Прокопа. О чем с ней теперь говорить? Бог весть почему он думал, что и словом нельзя коснуться той дикой, темной минуты, когда произошел взрыв и «мощью огня раскололось небо»; в нем бродило горькое, неприятное предчувствие, что, заговори он об этом — и княжна с замораживающей надменностью оборвет его, как лакея, с которым… с которым…

Он гневно сжимал кулаки и мямлил о чем-то третьестепенном — кажется, о лошадях; слова застревали у него в глотке, а княжна заметно ускоряла шаг, торопясь добраться до замка. Прокоп сильно хромал — болела нога, но он не показывал вида. В парке он хотел было проститься, но княжна свернула на боковую дорожку. Он нерешительно последовал за ней; тут она прижалась к нему плечом, запрокинула голову, подставила жадные губы…

Той, маленькая китайская собачонка княжны, почуяла хозяйку и, визжа от радости, понеслась к ней через кусты и клумбы. Вот она! Ага! Но что это? Собачка стала как вкопанная: Угрюмый Великан схватил Госпожу, они вцепились друг в друга, шатаются в немом яростном единоборстве; ох, Госпожа побеждена, руки ее опустились, она, стеная, лежит в объятиях Великана; сейчас он ее задушит! И Той поднял тревогу: «На помощь! Помогите!» — кричал он на своем собачьем — или китайском? — языке.

Княжна вырвалась из объятий Прокопа.

— Ах, этот пес, этот пес, — нервно засмеялась она. — Пойдемте!

Прокоп был словно пьяный, ему трудно было сделать даже несколько шагов. Княжна взяла его под руку (сумасшедшая! Что, если кто-нибудь увидит…), потащила его, но и ей ноги отказываются служить. Она вцепилась в его руку, ей хочется рвать все в клочья, она втягивает в себя воздух сквозь зубы, хмурит брови, в глазах ее все темнеет; и, хрипло всхлипнув, она бросается на шею Прокопу, так что тот покачнулся, — ищет его губы. Прокоп впился в нее руками, зубами, готовый раздавить ее; долгое объятие, оба не дышат — и вот тело, натянутое, как тетива, слабеет, утрачивает силу, обвисает мягко и безвольно; закрыв глаза, покоится княжна на его груди, лепечет сладостные, бессмысленные словечки, позволяет ему покрывать бешеными поцелуями свое лицо, шею и сама возвращает их, как пьяная, словно не помня себя: целует его волосы, ухо, плечи — одурманенная, податливая, теряющая сознание, бесконечно нежная, покорная, как овечка, и может быть — может быть, о боже, счастливая в эту минуту каким-то невыразимым, беззащитным счастьем; о боже, какая улыбка, какая трепещущая, прекрасная улыбка на тихо шевелящихся губах!

Открыла, распахнула глаза, резко вырвалась из его рук. Они стояли в двух шагах от главной аллеи. Княжна провела ладонями по лицу, словно просыпаясь; отступила, пошатнулась, прислонилась лбом к стволу дуба. Едва Прокоп выпустил ее из лап, как сердце его заколотилось в отвратительных, унижающих сомнениях: Иисусе Христе, ведь я для нее слуга, с которым она… может быть… так только, распаляется… в минуту слабости, когда… когда ее одолевает одиночество или вообще… Теперь оттолкнет меня, как пса, чтобы потом… с другим…

Он подошел к ней, грубо положил руку ей на плечо. Княжна обернулась, кроткая, с робкой, почти боязливой, униженной улыбкой.

— Нет, нет, — шепнула, сжимая руки в мольбе, — пожалуйста, не надо больше…

У Прокопа сердце рванулось от внезапного избытка нежности.

— Когда? — глухо спросил он. — Когда я вас снова увижу?

— Завтра, завтра, — в страхе шептала она, отступая к замку. — Мне пора. Здесь нельзя…

— Завтра — когда? — настаивал Прокоп.

— Завтра, завтра, — нервно повторила она, лихорадочно ежась, и молча, поспешно пошла домой. Перед замком подала Прокопу руку:

— До завтра.

Сплелись горячие пальцы; не отдавая себе отчета, он тянул ее к себе.

— Нельзя, сейчас нельзя, — шепнула она и обожгла его пламенным взглядом.

* * *

Экспериментальный взрыв вицита не причинил большого ущерба. Взрывной волной снесло только дымовые трубы на ближайших постройках да выбило несколько оконных стекол. Дали трещины и большие витражи в комнате князя Хагена; в этот миг парализованный старец с трудом поднялся и стал как солдат, ожидая последующей катастрофы.

* * *

В княжеском крыле замка общество сидело после ужина за черным кофе, когда вошел Прокоп, ища глазами одну княжну. Он не мог больше вынести мучительных сомнений. Княжна побледнела; но благосклонный дядюшка Рон тотчас принял Прокопа под свое крылышко, начал поздравлять его с замечательным достижением и так далее. Даже надменный Сувальский с интересом стал расспрашивать, правда ли, что господин инженер может превратить во взрывчатку любое вещество.