Читаем Собрание сочинений в шести томах. Том 6 полностью

Так вот, в Дом Красной Армии и обратно из него в редакцию, на угол Невского, я хожу таким маршрутом, который лежит мимо Инженерного замка, по Мойке, возле квартиры-музея Пушкина, и прямиком через площадь Урицкого, оставляя то справа, то слева Александровскую колонну. Как известно, вокруг этой площади расположены Зимний дворец, Эрмитаж, бывший Генеральный штаб, вобравший ныне в свои апартаменты многие управления и отделы штаба Ленинградского фронта. Поэтому немецкая артиллерия нет-нет да и ударит массированным огнем и по площади и по ее окружью. На асфальте тут, будто листопадными днями в парках, все, как желтым листом, усыпано осколками снарядов. На днях, возвращаясь с обеда, я угодил в один из самых горячих для площади часов. Только было поравнялся с «Александрийским столпом», как в небе и на земле завыло и загрохотало: один за другим стали падать и рваться снаряды. Я бросился к колонне и прилег за ней у самого цоколя. Больше под таким беглым огнем деваться некуда. Снаряды рвались на асфальте, в крышах и чердаках штаба, у степ Эрмитажа, перелетая через Зимний дворец — на набережной Невы, на Невском. «Поле боя» затягивалось удушливым дымом.

Когда все кончилось и можно было идти дальше, я увидел, что далеко не все немецкие снаряды разорвались. Сигарообразные, остроносые болванки то там, то здесь, дымясь, плавили под собой асфальт. Некоторые из них раскололись вкось, из их нутра во все стороны разнесло зеленовато-желтую труху несработавшей взрывчатки. Хотелось думать, что это дело рук немецких рабочих. Не могут же пунктуальные немцы выпускать негодную продукцию просто по халатности, из-за расхлябанности производства. Нет, это сделали антифашисты, наши друзья, коммунисты из партии Тельмана, томящегося, как сообщает печать, в застенках гестапо, закованного в кандалы, но несдавшегося. Вспоминаешь боевые песни Эрнста Буша. «Заводы, вставайте, на битву шагайте…»

— Вот что, — сказал редактор Максим Гордон, когда я пришел в редакцию, — для вас после этого есть очень подходящее задание. Расскажите-ка читателям о наших ленинградских контрбатарейщиках. Вокруг Ленинграда создан мощный заслон из тяжелых пушек, которые отвечают ударом на каждый удар немецких артиллеристов. Слышите, где-то грохочет, а немецких снарядов в городе уже нет. Это бьют наши по батареям, только что обстреливавшим вас и Александровскую колонну.

Назавтра я ходил по улицам Автова, разыскивая штаб одного из артполков, ведущих контрбатарейную борьбу. Эта часть ленинградской окраины мне знакома еще с тех пор, когда я работал на близкой отсюда Северной судостроительной верфи, называющейся ныне заводом имени Жданова. В конце двадцатых — начале тридцатых годов вот здесь, перед самым Автовом, к верфи сворачивали вагончики Ораниенбаумской электрической железной дороги — «оранэлы», на которые мы садились возле арки Нарвских ворот. А если не сворачивать к верфи, а идти по старинной Петергофской «першпективе» дальше — там и будет Автово, в те времена деревенька, окруженная огородами, теперь же — новый район Ленинграда, застраивавшийся перед войной многоэтажными большими домами. Гражданских жителей в этих домах сейчас нет, одни военные. До переднего края — до торфяников за больницей имени Фореля — совсем близко: отчетливо слышен голос фронта — методичные взрывы мин, стуки пулеметов, раскатистые пушечные удары.

Искомый штаб расположился в обыкновенной жилой квартире. В ней нетронутыми остались хозяйские кушетки, столы, стулья, картинки на стенах. Принял меня командир полка подполковник Витте.

— Я думаю, — сказал он, — что разговор о контрбатарейной борьбе у нас лучше всего получится знаете когда? После того, как вы сами побудете на огневых позициях, познакомитесь с артиллеристами. Сходите, советую, к старшему лейтенанту Пигиде.

Среди яблонь и вишен, оставшихся от сада, которым окружалась много лет существовавшая здесь в деревянной халупке старая автовская школа, за брустверами, выложенными из мешков с песком под зелено-рыжими маскировочными сетями я увидел две могучие пушки в свежей радостной салатной окраске. Диаметр их снарядов — больше двухсот миллиметров, стволы не так длинны, сколь массивны. Они стоят, прочно врезавшись в почву лафетами. Батареей из этих двух пушек командует старший лейтенант Константин Иванович Пигида. А старший лейтенант Степан Лаврентьевич Мизько на ней командиром огневого взвода.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее