Читаем Собрание сочинений в шести томах. Том 6 полностью

В немецких штабах трещат телефоны. Немцы подымают в воздух с других аэродромов самолеты-разведчики, включают все средства обнаружения источников этой убийственной грозы. Они засекают в конце концов советскую пушку в районе мясокомбината на ленинградской окраине. И когда она, опустив ствол, укрытая брезентом, отходит по железнодорожной ветке в укромное место, на опустевшую позицию, с которой пушка только что стреляла, обрушивается ураган вражеских снарядов.

Гатчинский аэродром испахала снарядами и вывела из строя установленная на железнодорожных колесах морская сверхдальнобойная пушка, которой командует старший лейтенант Михайлов.

Мы сидим вместе с командиром в его вагоне. Михайлов — артиллерист морской, он в одной тельняшке, веселый, довольный отлично сделанным делом. Одну за другой передает он мне эти фотографии знакомых мест. Аэродром на снимках покрыт крупными оспинами воронок, забросан обломками самолетов; по его окружью — развалины ангаров и плотный дым пожарища.

Командир доволен, это ясно, но изо всех сил старается не показывать этого. «Так себе работка, — хмыкает он. — На троечку».

И снова я убеждаюсь в том, какой сложный путь аналитических вычислений предшествует стрельбе из тяжелых орудий. Михайлов готовится снова открыть огонь. Перед ним раскинута карта с очертаниями вражеских аэродромов, с линиями путей далеких железнодорожных узлов, с квадратиками зданий тыловых поселков врага.

А задание он получил такое: разбить эшелоны с новыми, свежими частями немцев, идущие к Ленинграду, и с боеприпасами на станции Вырица.

Я слежу за тем, как он прокладывает на карте тонким карандашом прямые красные линии — это линии полета снарядов. На бумаге возникают колонки цифр, значки логарифмов. Мне это тоже знакомо. Так мой брат, инженер, рассчитывал, бывало, необходимую прочность сооружений на тех крупных строительствах, в которых он принимал участие. Михайлов объясняет, что он обязан учесть все: плотность воздуха, скорость и направление ветра, температуру заряда, износ орудия… Чего стоит, скажем, ошибка в определении степени износа орудия? Расхождение на один процент при стрельбе на такую огромную дистанцию дает промах в сотни метров.

Через четверть часа орудие, подняв длинный узкий ствол круто в вечернее небо, по команде Михайлова «Залп!» хлещет слепящим пламенем. Я поражаюсь, как легко эта махина на колесах повинуется рукам комендоров. Комендор Юдин коснулся приборов, и ствол плавно пошел вверх. Наводчик Гузиков погнал его по горизонтали, когда Михайлов решил изменить направление огня. Снаряды орудия очень тяжелые, но погребные Шакуров и Биктеев подают их с привычной легкостью. Гудят моторы, возле которых работают Кравченко и Батынин. Коммутаторный Мохов распределяет ток.

От каждого удара, думается, все сооружение на множестве колес сорвется с рельсов и повалится под откос, в соседние огороды, руша опустевшие окраинные домики, — так сильны эти удары.

Отстреляв, стали быстро отходить в сторону платформы Фарфоровый пост, куда вела артиллерийская ветка.

— Нельзя, нельзя мешкать, — сказал, слегка тревожась, Михайлов. — Немцы теперь научились устраивать на нас пушечные облавы. Недавно мы подзамешкались с отходом, так, можете себе представить, шесть немецких батарей одновременно выпустили в нас двадцать четыре снаряда. Вокруг установки стало черно от дыма. Осколки выли и пели. Еще промедли минуту, останься под следующим градом снарядов — и нам может прийти конец. Но машинист паровоза младший сержант Кушак схватился за рычаги, и мы с места взяли такую скорость, что опередили противника. Следующие залпы рвали путь уже позади нас.

На этот раз немцы промолчали. Установка отошла спокойно.

Меня интересовали результаты стрельбы: когда их можно будет узнать.

— Завтра, наверно, — ответил Михайлов. — Когда летчики сфотографируют станцию.

Я, конечно, приду сюда завтра. Хочется проверить себя. Пока орудие стреляло, передо мной мелькали воображаемые картины разгрома на станции Вырица. Я ужо видел, как снаряды бьют по эшелонам, как раскаленные осколки рвут в куски гитлеровцев, набитых в товарные вагоны; вагоны опрокидываются, вспыхивают пламенем, огонь переплескивается с эшелона на эшелон, взрывы боеприпасов коверкают все, что еще уцелело от снарядов орудия старшего лейтенанта Михайлова.

8

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее