В дни глухие зимы, когда едешь с трудом,И метели и полях визжал и ревут,В фамильное графство, в свой дедовский ломВозвращается граф Равенсвуд.Он уже на границе отцовских земельУзнает, что знакомо с младенческих дней:Над колодцем высокая древняя ельИ снегами засыпанный Тэй.Украшает зима вековые дубы,Серебристой порфирой убрав;Сладок воздух родной! Возвестил гул трубы,Что домой возвращается граф.Но не шумная встреча прицельна ждала:Ни родных ни друзей в опустелых стенах,Только старая няня его обняла,Со слезами на слабых глазах.Он повесил от крови заржавленный меч,Прошел амфиладу померкнувших зал:В столовой камин просыревший разжечьИ ужин накрыть приказал.Мерцаньем свечей озаряется мрак,Граф салится за ужин с любимцем пажом,А вьюга по окнам стучит, словно враг,Незримый, грозит мятежом.Но пускай за стенами метели ревут!Драгоценного кубок вина осуша,Веселее на слуг поглядел Равенсвуд,И в глазах заиграла душа.И старую няню граф подозвал,И подал ей кубок, сказавши: «Мой дедОтца попеченьям твоим отдавал,Покидая свой дом для кровавых побед».И няня: «Скажи, господин мой, зачемТы нас посещаешь глухою зимой?Надолго ли снял ты изрубленный шлем,Надолго ли ты возвратился домой?»И нахмурился граф. «Я не знаю и сам,Зачем я приехал, уеду когда:Довольно на зависть злым небесамРавенсвудова счастья сияла звезда!Мне осталось немного до первых седин:Рано вышел я в поле и рано устал.Всё — враги, да враги, всё — один, да один…Истребляя врагов, я друзей не достал.Все боятся меня, ненавистен я всем:В каждой трапезе — яд, в каждой ласке — кинжал.Стал печален мой конь, и заржавел мой шлем,От которого враг, как от солнца, бежал.Я обид короля гордым сердцем не снес,Только детям рабов — трепетать при дворе!Я им правду сказал и, слабеющий пес,Приползаю издохнуть в родимой норе».И няня: «Забудь про обиды двора,Иное и высшее счастие есть:Мятежному сердцу смириться пора,Для радостей мирных, для неги расцвесть.Лишь звери живут неустанной борьбой.Довольно ты рыскал в поту и крови…Здесь девушек много: женись на любой,Покорствуя сладкому игу любви.И юную нам подари госпожу,И графа — наследника отчих земель…Какими заботами я окружу,Дитя Равенсвуда, твою колыбель!»Граф по столу стукнул!: «Старуха — молчи!Сумею прожить без советов твоих.Иному сияние брачной свечи:Плохой я, старуха, жених.Уж в матернем чреве проклят Равенсвуд,Струится по жилам проклятая кровь!Что люди везде преступленьем зовут,Зовут Равенсвуды — любовь.Солгал я, старуха! Не гнев короляПогнал меня вдаль, хоть ярилась зима.Любовью моей осквернится земля:Она — как пожар и чума».И няня на графа глядит своего,Замолкла. А он, грозной тучи черней:«О старой графине не слышно ль чего,О матери бедной моей?»— «Ничего не слыхать о моей госпоже.Я сумела старушью тоску перемочь…Шесть долгих годов миновали уже,Как она убежала в ненастную ночь».Граф слуг удалил, и, наполнивши вновьСвой кубок с гербом золотого орлаВином, как засохшая, темная кровь,Присел у камина, где рдела зола.И лесничего он для беседы призвал,И кубок со старой искусной резьбойВином ароматным ему наливал,Посадив у огня пред собой.«Побеседуем, старый и верный слуга,У камина за чашей, вдвоем.Не видать ли в округе какого врага,Всё ль покойно в поместье моем?»— «Всё цветет в твоем графстве на зависть судьбы:По селам богатеет народ,Невредимы твои вековые дубы,За оградами рвов и болот.Ни одну заповедную древнюю ельПо дубравам не тронул враждебный топор,И далёко, на рынках, известна форельИз твоих полноводных озер.В воскресенье красотки твоих деревеньРазнаряжены в бархат и шелк.Благоденствуют все… Только третий уж деньПоявился в окрестностях волк.Ни одной он овцы не похитил из стад,Он — детей запоздалых гроза.Говорят, что у волка того… говорят…У него человечьи глаза.Толпа удальцов, не боясь угроз,Его убить собралась,Но все разбежались: никто не снесОгня сумасшедших глаз.Говорят, что он рыскал прошедшую ночьНедалёко от наших мест;Я с винтовкой стерег, а жена и дочь,Просыпаясь, творили крест».И лесничий умолк. Граф сказал:«Этот волк Не опасен для стад и сёл!Ни к кому, ни к кому, лишь ко мне одному,Лишь за мною одним он пришел.Ты, лесничий, винтовку свою разрядиИ народ извести, протрубивши в трубу:Кто волка убьет, повисит посредиРавенсвудовых рощ на высоком дубу!»И едва произнес, как, в двери вбежав,В непонятном испуге лепечет паж:«У ворот старушка какая-то, граф,Стучится и в замок просится ваш.В лохмотьях она, оперлась на клюку,В другой руке — дырявый мешок,И голос грубый, под стать старику,На подбородке — серый пушок.Давно стучится, давно клюкойВ ворота замка упорно бьет,То вдруг заплачет с ужасной тоской:И воет, и лает, и вас зовет».И вскочил Равенсвуд, словно шершень егоВнезапно ужалил в пяту:«Старуху от замка прогнать моего,Всю ночь сторожить на мосту!У всех бастионов держать часовых!Поддерживать яркое пламя костра,Чтоб видеть я мог из покоев моихСигнальный огонь до утра.Нам грозного надо врага побороть,Господина не выдайте, слуги, врагу:Спасенье в крови, но — свидетель Господь!Я мать убить не могу».Граф спал до рассвета немного минут,И няня шепталась с лесничим вдвоем.Так первую ночь проводил РавенсвудВ наследственном замке своем.