Собрание стихотворений и поэм

Она, о Юсупе подумав, Ресницы смежит и уснет. И, может быть, вновь к ней угрюмый Отец в сновиденьях придет.

Ладонь — не приветствия ради — На сердце положит: болит, Все чаще приходится за день Класть руку на сердце, как щит.

Он скажет: «При людях не в силе Я гнев свой неправым признать. Сам выгнал тебя я. В могиле Мне было бы легче лежать.

Теперь ни тебя, ни Махача — Забыл меня, видно, аллах…» Иль явится мать к ней и, плача, Вздыхая, промолвит в слезах:

«Одна я и в доме и в поле, Все валится нынче из рук. Письмо написала б ты, что ли, Спасла б меня, дочка, от мук.

Велел бы, шумя для порядка, Отец его бросить в огонь, Но сам прочитал бы украдкой, К груди прижимая ладонь…»

Спит все общежитье устало. Еще далеко до светла, Но Ася встревоженно встала, Настольную лампу зажгла.

И, вспомнив печальную маму, Достала перо Асият. В тиши об оконную раму Дождинки стучат и стучат.

*

«Здравствуй, милая мама. Отцу и тебе Столько шлю пожеланий, согретых приветом, Сколько желтых песчинок на горной тропе И травинок на пастбище летом.

Может, весточки этой — пиши не пиши — Ты не станешь читать, не окажешь ей чести. Но я — дочка твоя. Как рукой ни маши, Пальцы все остаются на месте.

Уж, наверно, хабары пошли обо мне, Люди грязные рады ославить другого. Но спокойно могу я в родной стороне Глянуть в очи отца дорогого.

Можно жажду свою утолять без конца, Но упавшей слезы не заметишь в кувшине. Чистой совесть моя была в доме отца И ничем не запятнана ныне.

Распахнул институт предо мной свою дверь. Я такою счастливою не была сроду. Сто подруг у меня, и за них я, поверь, Хоть в огонь, хоть в январскую воду.

Я одета, сыта, но лишь вспомню как дочь И тебя, и отца с его горем немалым, Я тайком ото всех плачу целую ночь Под казенным своим одеялом.

Мне писала Файзу, что с отъездом моим Заросла наша крыша травой, как бедою. Что над нашей трубой не колышется дым И не ходишь ты, мать, за водою.

Свет, как прежде, не льется у вас из окна, Нашу саклю покинула радость былая. Днем и ночью стоит на дворе тишина, И не слышно собачьего лая.

Говорят, что женился Осман на Супе, Что колотит ее и живет она, мучась. А когда-то была (иль не страшно тебе?) Предназначена мне эта участь.

Как мне грустно и больно, хоть криком кричи! Дождь увижу — в слезах предо мною ты снова. А раскаты прибоя услышу в ночи — Гнев отца вспоминаю седого.

Когда из дому письма к подругам моим В общежитье приходят — о, если б ты знала, Как в душе я завидую, бедная, им! Хоть словечко бы ты написала.

Холода наступили в столице у нас, С моря тучи летят, мое сердце пугая: Есть ли на зиму дров в нашем доме запас? И здорова ли ты, дорогая?

Пусть письмо от тебя привезут хоть в арбе, Поклонюсь прямо в ноги я почте районной. Обращаюсь с единственной просьбой к тебе: Напиши от семьи отлученной.

Умоляю об этом еще и еще. Лед обиды растает пускай до кусочка. Обнимает, целует тебя горячо Асият — непослушная дочка…»

*

Полсуток уходит на то, чтоб, Поставив свой штемпель-клеймо, Махачкалинская почта В район отослала письмо.

А писем написано много. И радости в них, и печаль. Машина идет, а дорога Петляет, как будто спираль.

Чем выше, тем круче отроги Суровых, как крепости, гор. На всех поворотах дороги Сигналить обязан шофер.

Покрыл сединою морозец Поблекшие склоны вдали. В ворота стучит письмоносец — Ни звука из дома Али.

«Здесь раньше встречали с почетом!» Вновь стукнул раз десять подряд. Тут голос послышался: «Кто там?» «Письмо получай, Хадижат!»

*

Куда от тревог тебе деться? Стуча с незапамятных дней, О материнское сердце, Других ты слабей и сильней!

Смелее других и пугливей, То мягче, чем воск, то алмаз. Всех прочих сердец терпеливей И беспокойней в сто раз.

От радости ты молодеешь, Печаль тебя ранит, как нож. До смерти любить ты умеешь, До смерти надеждой живешь.

О материнское сердце, Не помнишь ты зла, говорят. Куда от судьбы своей деться В ауле могла Хадижат?

Любя, она дочку растила, Не смея ее баловать. Порой для науки бранила, Как всякая строгая мать.

А если, бывало, невольно В сердцах она дочь ущипнет, То лишь для острастки, не больно: Мол, будешь умней наперед.

Боялась и мужа, и бога, Адаты внушали ей страх. За это судить ее строго Решится ль рожденный в горах?

Была б ее воля, едва ли Прислал бы к ним сватов Осман, Али это знал, но не знали Об этом в домах аульчан.

Но страх обуял ее все же, Когда против воли отца И против адата — о, боже! — Пошла ее дочь до конца.

Понятно, что было недолго Али разразиться грозой. Мол, нитка идет за иголкой, Козленок бежит за козой. «Не ты ль баловством распроклятым Испортила дочь?» — он басил И пальцем большим, крючковатым При этом свирепо грозил.

Попробуй надеждой согреться, Коль в печке дрова не горят! И вновь материнское сердце Сжималось в груди Хадижат.

К ней думы всю ночь до рассвета Одни лишь тревожные шли: «О дочь своевольная, где ты? Смягчи свою душу, Али!»

*

Когда ей Курбан-письмоносец От дочери подал письмо, Казалось, луч солнца сквозь осень Проник прямо в сердце само.

И нетерпеливо хозяйка Сказала, тепла не тая: «Прошу, бисмаллах, прочитай-ка, Что пишет мне дочка моя.