«Очаровательно! Прелестно!» Но царь спросил: – Скажите мне, Внизу ужели мало места? Зачем гнездиться в вышине?
Тут вышел из толпы навстречу Почтенный старец, говоря: – Когда хотите, я отвечу На слово белого царя.
Конечно, места им немало Среди садов, долин, лугов. Но для того удобны скалы, Чтобы укрыться от врагов.
Чтобы никто до пчел добраться Не мог проворно и легко: Они гнездятся, как аварцы, В суровых скалах высоко.
До меда, знаем, каждый падок, Привыкли люди к грабежу. А мед у нас, и правда, сладок, Про мед обычай расскажу.
Про наши свадьбы речь веду я. Богата свадьба иль плоха, Но вот невесту молодую Привозят к дому жениха.
От дедов к дедам повелося, Да так порядком и идет: Ей у ворот всегда подносят Высокогорный этот мед.
Жених подаст ей ложку меда, И поцелуются они, Чтоб были сладки жизни годы, Чтоб сладки были все их дни.
Тогда царевна вдруг сказала, Тая усмешку в сини глаз: – Как интересно! Я б желала Тот мед попробовать сейчас.
Переглянулись офицеры: Отвесны скалы, щель узка… Тут, к счастью, тучка налетела, Дождем дохнули облака.
Команда – в путь! Но что такое? Кто там рискует жизнью зря? Кто, за узду схватив рукою, Остановил коней царя?!
То горец юный дерзновенно Себя подставил колесу: – Здесь подождите! Для царевны Я мед мгновенно принесу.
И вверх полез ловчее тура. Качнулась горная трава. Глядеть на эту верхотуру И то кружится голова.
Но вниз спустившись по граниту, По скользким выступам камней, Тот мед альпийский, знаменитый Он на ладони подал ей.
Ладонь пропахла дымом, шерстью, Кривой ярыгой чабана, Конем пропахла с дымом вместе, Черна, обветрена она.
Застыли ветры над горами, Стих на мгновенье шум реки, Когда пунцовыми губами Взяла царевна мед с руки.
Отводит взгляды из приличья Блестящей царской знати рать. Тут говорят: – Велит обычай, Тебя должны поцеловать.
Должна свои подставить губы Тому, кто медом угостил. Она глядит, а губы грубы, Коснуться их не хватит сил.
– Ну что же, я не протестую. Пусть он меня целует, но Его сама я поцелую. И вот условие одно.
Он ловок, смел… К чему вопросы, К чему ненужных слов поток? Пускай достанет мне с утеса Уже не мед, а сам цветок.
Пусть самый редкий мне достанет, Не рядовой какой-нибудь, Как память об Аваристане, Я приколю его на грудь.
Ударил юноша папахой О землю. С бритой головы. – Согласен! В путь иду без страха, Должны меня дождаться вы.
Скала. Орел лениво кружит. Гремит река. Гуденье пчел. Но тот цветок, который нужен, Уж слишком высоко расцвел.
Мелькнул цветок в холодной пене, Похоронил свою красу Там, где сливаются в кипенье Четыре грозные Койсу.
Мелькнули шапка и заплаты, Рука мелькнула в пене струй. Навек остался неотплатным Царевны сладкий поцелуй.
И говорят по слухам верным У нас в долинах и горах, Что вдруг услышала царевна Не мед, а горечь на губах.
С тех пор промчалось лет немало, Но если путник здесь идет, Он говорит, взглянув на скалы: «Вот горный мед. Вот горький мед».
И мне другой судьбы не надо, Хоть видел я немало стран, Моя печаль, моя отрада, Мой горький мед, мой Дагестан! Горящего сердца пылающий вздох
Поднимается в горы луна на арбе, И туманом ее покрывается лик. Кличет верного зятя и сына к себе, Задыхаясь от гнева, почтенный старик.
– О жене твоей, зять, о сестре твоей, сын, Слух недобрый ползет по соседним дворам. И позор моих нынче коснулся седин, Знать должны вы, что в этом повинна Марьям.
Непутевая дочь мне призналась сама, Не скрывая в греховном бесстыдстве того, Что от песен Махмуда она без ума, И не только от сладостных песен его.
Над любым в этом доме лишь я властелин, Пусть два острых кинжала покинут ножны. Ты жену свою, зять, ты сестру свою, сын, Порешить моей волей, не дрогнув, должны.
Отвечал ему сын: – Будь спокоен, отец, Я кинжалом смертельный удар нанесу. И позору немедля наступит конец, Лишь безгласное тело исчезнет в Койсу.
– Ты спокоен будь, тесть, – отвечал ему зять, – Высока над ощеренной бездной скала, Если вниз полететь, то костей не собрать, И не птица Марьям, чтоб раскинуть крыла.
Каждый камень был черен, как будто агат, По ущелью все дальше в полуночной мгле Вел жену свою муж, вел сестру свою брат К одинокой, высокой, жестокой скале.
Устремила Марьям опечаленный взгляд В ту из белых сторон, где заходит луна. И спросил ее муж, и спросил ее брат, Не желает сказать ли что-либо она.
– Ты пред смертью стоишь на последнем краю, Что последним желанием будет твоим? – Вы позвольте, я песню Махмуда спою, Больше жизни который был мною любим.
И дозвольте прочесть еще строки письма, Их прислал мой возлюбленный с дальних Карпат, Что от страсти к нему я давно без ума, Ты прости меня, муж, ты прости меня, брат.
Муж сказал: – Можешь спеть, потерявшая честь, Пусть в гробу возвратится твой милый назад! Брат добавил: – Письмо его можешь прочесть. Пусть зароют Махмуда на склоне Карпат!
Став над бездной, сняла перед ними чахто, Пали волосы на плечи мягкой волной. Жаль далек ты, Махмуд, не оценит никто, Что темней ее волосы черни ночной.