Собрать по кусочкам. Книга для тех, кто запутался, устал, перегорел

В этот самый миг среди хирургических ламп, прямо у меня над головой, вспыхнул невероятно яркий свет. Сначала он был словно маленький шарик размером где-то с теннисный мяч, но сиял так ослепительно, что мощные хирургические лампы потускнели.

Что я могу сказать об этом свете? Описание выглядит довольно буднично – ведь все мы видели и закаты, и рождественские украшения. Но он был не такой. Он был далекий и нездешний, и я в жизни не видела ничего прекраснее. Восхитительно прекрасный, вселенский, переливающийся разными цветами, о существовании которых я не подозревала. Я смотрела на него – а этот светящийся шар все рос и рос, и свет его не отражался от предметов, а заливал их целиком. Потом он коснулся меня, и это прикосновение было даже чудеснее открывшегося мне зрелища. Меня окутало невыразимо сладкое тепло такой любви, какой я и представить себе не могла. Я заплакала, лежа на столе, и слезы катились по вискам. Свет словно слился со мной, и все мои беды и тревоги тут же исчезли. Мы с этим светом – теперь я чувствовала, что мы одно, – были созданы из чистой, невыразимой радости. Я поняла, что могу общаться с ним, хотя слова нам были не нужны.

Свет «заговорил» со мной, прямо загружая информацию мне в мозг. «У тебя впереди трудные времена, – сказал он мне. –

Но я всегда с тобой. Я всегда был с тобой. – Потом он добавил: – Не думай, будто надо умереть, чтобы это ощутить. Быть человеком – это и значит научиться это чувствовать, пока ты жив».

После операции я проснулась, всхлипывая от счастья. Потом попросила позвать анестезиолога: мне хотелось понять, была ли это галлюцинация от лекарств (а если да, попросить еще). Когда пришел доктор, я набросилась на него с расспросами. Дал ли он мне галлюциноген? Как обычно реагируют пациенты на препарат, который он мне ввел? Врач ответил, что ничего психоделического в моем наркозе не было и большинство больных просто отключаются, а по пробуждении ничего не помнят.

И тут он попросил меня рассказать, что со мной произошло. И изложил всю историю со своей точки зрения. Он сказал, что хирурги во время операции заметили, что я плачу, и все перепугались, что мне больно. Анестезиолог хотел прибавить дозу наркоза – и тут услышал голос: «Не надо. У нее все хорошо. Она плачет, потому что счастлива». Врач сказал, что послушался голоса, что сейчас кажется ему чистым безумием, и оставил прежнюю дозу лекарства. Теперь он ужасно боялся, что принял неверное решение.

Я рассказала этому славному человеку беспощадно сокращенную версию своих переживаний – просто сказала, что во время операции у меня было ощущение связи с чем-то теплым, безграничным и уютным.

– Я работаю уже больше тридцати лет, – сказал доктор. – Знаете, сколько раз такое происходило? Один раз. Ровно один раз.

После чего он поцеловал меня в лоб и ушел.

После операции меня переполняло такое блаженство, что я даже представить себе не могла, что меня что-то сможет огорчить. Гм. Я ошибалась. На пути к цельности мне пришлось еще многое разгребать. За последующие годы я пробивалась, словно сквозь лесную чащу, сквозь завесу лжи, большой и малой, которая приковывала меня к моему персональному внутреннему аду. Блаженный свет лишь показал мне, как можно себя чувствовать, когда освободишься от множества заблуждений, которые накопились у меня за время земного пути.

Каким бы кратким ни было единение со светом, для меня это был переломный момент. Он показал мне ту единственную простую истину, которую мне отчаянно нужно знать. И вам тоже нужно ее знать, как и всем нам. Вот она. Ты – бесконечно достойное существо. Ты – бесконечно ценное существо. Ты само совершенство, и так было, есть и будет всегда. Тебя везде ждут и примут. Тебя есть за что любить. Тебя любят. Ты есть любовь.

Я не в силах убедить вас в этом, но вы можете это просто знать.

Вот какое знание ждет вас сразу за центром вашей заледенелой души.

Прочь из преисподней

Учитывая, каких трудов стоило Данте продраться сквозь преисподнюю, последние строки «Ада» ошеломляюще просты и лаконичны. Вергилий выводит Данте наверх по тропе, которая идет прямо к поверхности земли. Им не пришлось даже отдыхать в пути – они шли и шли, рассказывает Данте, «Пока моих очей не озарила/ Краса небес в зияющий просвет».