Сочинение Набокова

Насколько мы знаем, единственное, что осталось издателям и, соответственно, вам как переводчику, — это полторы сотни каталожных карточек с набросками. Как повлияла на вашу работу незавершенность «Лауры…»? Этот нюанс упростил или усложнил перевод?

Пожалуй, легче переводить отрывки, потому что тутъ не нужно постоянно свряться съ чертежами, пригонять углы, прикладывать отвсъ къ стнамъ, пытаясь воспроизвести цлостную стройность законченнаго оригинала.

Как вы думаете, кто станет читателем «Лауры…» (кроме рьяных почитателей Набокова)? Чем роман может заинтересовать молодых русскоязычных читателей, привыкших больше читать френдленты и твиттеры, нежели сложные и по смыслу, и по художественной форме тексты?

На второй вопросъ отвтить легко: ничмъ,

и такъ оно и должно быть. Литература этого высшаго разряда — не для нихъ, и, боле того, даже и не для людей привыкшихъ читать «вообще беллетристику». Здсь нтъ высокомрія нравственнаго, хотя есть ремесленное, но оно не должно быть никому въ обиду, т. к. любое художество ограничиваетъ доступъ къ тайнамъ своего искусства тмъ больше, чмъ оно искусне, т. е. чмъ больше таланта и усилій надобно для его постиженія. Такого рода сегрегація существуетъ въ самыхъ разныхъ формахъ, и нечванливыми людьми обычно принимается какъ сама собой разумющаяся разница въ склонности, способности, пониманіи, навык, опыт. Скажемъ, одни вовсе не умютъ играть въ шахматы, другіе «знаютъ ходы», третьи иногда играютъ съ племянникомъ (но берутъ ходы назадъ и вообще предпочитаютъ шашки), четвертые — недурные любители, пятые — сильные практическіе игроки, дающіе фору простакамъ на бульвар по цлковому за партію, и т. д. по восходящей. И есть про-фессіональные мастера, которые изучаютъ шахматы вглубьи практикуютъ игру съ дтства, и ихъ знаніе началъ и концовъ, пониманіе типическихъ позицій въ разныхъ стадіяхъ партіи, дальнобойный разсчетъ ходовъ, и т. д. отличаются отъ любителя шахматъ тмъ же кореннымъ образомъ, какимъ отличается музыкальное пониманіе піаниста отъ пониманія любителя популярныхъ псенъ: одинъ, читая партитуру сонаты, наслаждается стройностью композиціи и фразировки, другой дергаетъ колномъ въ тактъ знакомой мелодіи, пульсирующей между наушниками, и зеваетъ до слезъ въ зале концертной, куда его затащила подружка (а той отдала билеты товарка, которая выиграла ихъ въ лотерею у себя въ редакціи). Все это никому не обидно и само собой разумется. И только въ литератур отчего-то завелось рдко обсуждаемое правило, что школьная грамотность, и ужъ тмъ боле такъ называемое «высшее образованіе», въ какой бы то ни было области, позволяетъ человку постигать произведете искусства любой художественной сложности и высоты и, мало того, имть и даже высказывать о немъ сужденіе. Это, конечно, смшное заблужденіе. Серьезная литература точно такъ же элитарна, какъ и серьезная музыка или высшая математика, и для ея пониманія и о ней сужденія требуются склонность, способности, спеціальныя знанія, многолтній навыкъ чтенія и тонкій, разборчивый вкусъ. Набоковъ писалъ именно для такихъ читателей.

Это не значить, что всмъ остальнымъ входъ въ міръ его книгъ заказанъ, но это значитъ, что случайные или неприготовленные постители увидятъ только то, что бросается въ глаза, а у Набокова это чаще всего поставлено именно для отвода глазъ — отвода отъ очень важныхъ и даже можетъ быть полезныхъ ископаемыхъ, доступныхъ только опытнымъ старателямъ.

Разъ ужъ я упомянулъ шахматы и музыку, позвольте привести изъ книги, гд дв эти темы сплетены, два примра тонкой психологической подтушевки, разсчитанной на чуткое вниманіе опытнаго читателя. Въ «Защит Лужина» безымянная (какъ и большинство главныхъ персонажей), тетка Лужина говорить ему: «Какой ты всё-таки хорошій мальчикъ». Это едва замтное «всё-таки» безъ объясненій пріоткрываетъ благодарному развдчику тайный ходъ за сцену, гд невидимо для зрителя проходить одна изъ главныхъ темъ книги. У отца Лужина романъ съ этой тетей, двоюродной сестрой жены, и очевидно тамъ, за сценой, онъ ей жаловался на угрюмый, не отзывчивый характеръ сына. Толстой бы все это непремнно растолковалъ, т. к. считалъ своего читателя неспособнымъ безъ его подсказки понимать такія вещи. Набоковъ же ставить своего читателя очень высоко, на то же мсто, гд самъ стоялъ, когда писалъ.