Сочинения

– Я хотела победить эту ужасную женщину, и победила – я беременна. А Калист так любит ее, что в скором времени наверно бросит меня совсем. Неверность его взбесит Беатрису. Я же так измучена, что положительно не в состоянии больше бороться. К ней он идет всегда такой радостный, домой же возвращается мрачнее тучи. Он не старается даже скрыть, что не выносит меня. Влияние этой женщины на него так же зловредно, как ее тело и душа. Увидишь, мама, что за свое примирение с ним она потребует полного разрыва со мной. Она увезет его от меня в Швейцарию и Италию. Теперь уж он находит смешным, что совсем не знает Европы. Понятно, к чему клонятся эти разговоры. Если через месяц Калист не изменится, я не ручаюсь ни за что… Я знаю, я убью себя!

– Опомнись, несчастное дитя! – говорила герцогиня, – самоубийство ведь смертный грех.

– Поймите, – говорила Сабина, – эта женщина пойдет на все, она в состоянии дать ему ребенка! Если Калист полюбит его больше, чем моего! О! тогда конец моему терпению, моим уступкам!

Она упала в кресло, она высказала последнюю свою мысль. Больше в ней не было скрытого горя, которое, подобно железному стержню, употребляемому скульпторами, поддерживает все, служит основой всего!

– Успокойся, моя страдалица! – говорила герцогиня. – Ввиду таких несчастий аббат наверно отпустит мне грехи, на которые толкает нас коварство света.

– Тебе пора ехать, – продолжала она, направляясь к своему киоту. – Сегодня я особенно буду молить Спасителя и Пресвятую за тебя. Надейся на Бога, особенно, если хочешь иметь успех.

– Ах, – отвечала Сабина, – победа наша поможет спасти только семью во мне же, мама, Калист погасил святой огонь любви, притупил во мне все, даже горе. Что это за медовый месяц, когда с первых дней брака я уже чувствовала измену.

На другой день в час дня один из священников С.-Жерменского предместья, назначавшийся епископом в одну епархию 1840 г., от чего он, впрочем, отказывался три раза, аббат Бросет, самый популярный священник в Париже, направлялся к отелю Грандлье. Походка его согласовалась вполне с его саном, так много было в ней скромности, спокойствия, степенности и даже достоинства. Это был маленький, худой человек, дет пятидесяти, с поблекшим лицом, истощенным постами, носившим отпечаток пережитых страданий. Глаза, горевшие огнем веры и смягчавшиеся выражением скорее чего-то затаенного, чем мистического, оживляли лицо этого служителя Бога. Улыбаясь, поднимался аббат по лестнице, мало веря, что у герцогини могла быть какая-нибудь важная причина для того, чтобы позвать его. Но руки герцогини так щедро сыпали милость, что он не мог не уделить ей время, которое обыкновенно посвящал действительно несчастным своего прихода. При входе священника герцогиня встала и сделала несколько шагов в нему на встречу. Такое исключение допускалось с ее стороны только для кардиналов, епископов, священников, для герцогинь, старших ее по возрасту, и для особ королевской крови.

– Дорогой аббат, – тихо говорила она, указывая ему на кресло, – мне необходим авторитет вашей опытности. Раньше, чем начать злую интригу, из которой, впрочем, должно выйти много хорошего, мне хотелось бы узнать, не послужит ли это тернием на пути моем к спасению…

– Герцогиня, – отвечал священник, – пожалуйста, только не смешивайте духовные отношения со светскими, они часто не согласуются. Расскажите, в чем дело.

– Вам известно, что дочь моя умирает от горя, муж ей изменил ради маркизы Рошефильд.

– Это очень серьезно, это даже ужасно, – сказал священник, – но вы должны также знать, что говорить в подобных случаях святой Франциск Салийский. Припомните мадам Гюпон, которая была недовольна слишком большими требованиями законной любви, она была бы в восторге иметь для своего мужа маркизу Рошефильд.

– Сабина очень кротка и большая христианка, но в ней нет никакой склонности к мистицизму.

– Бедная женщина, – тонко проговорил священник. – Какое же средство нашли вы против ее несчастья?

– Я согрешила, – сказала герцогиня, – думая найти для мадам Рошефильд другого красивого, испорченного юношу, который заставил бы удалиться моего зятя.

– Дочь моя, – отвечал священник, – мы сошлись здесь не ради покаяния, и не судить вас пришел я сюда, а с точки зрения света план ваш может иметь успех…

– Да, но средства мне кажутся чересчур дурными, – сказала герцогиня.

– Отчего? Конечно, каждая христианка должна скорее стараться удалить погибшую женщину с ложного пути, чем толкать ее туда; но если это так же немыслимо, как с мадам Рошефильд, то рука человека бессильна – подобных грешниц спасает только Бог. Чтобы обратить их, нужны гром и молния.

– Отец, – продолжала герцогиня, – благодарю вас за снисхождение ко мне. Мой зять честный бретонец, он положительно рыцарь по отношению к этой даме. Если молодой ветреник согласится на любовь с маркизой Рошефильд и поспорит с Калистом, как бы не было дуэли…

– Это глубокая мысль, герцогиня, она доказывает, что на кривом пути всегда встречаются камни преткновения, – проговорил священник.