Сочинения

Новыми красками заиграла у Державина и природа. Он увидел ее неисчерпаемость, с восторженным трепетом наблюдая ее изменчивость, постигая ее живую душу. Он стал живописцем в поэзии:

На темно-голубом эфиреЗлатая плавала луна;В серебряной своей порфире

Блистаючи с высот, онаСквозь окна дом мой освещалаИ палевым своим лучомЗлатые стекла рисовала

На лаковом полу моем.«Видение Мурзы»

Еще в 1776 году Державин выпустил небольшую книжку стихов «Оды, переведенные и сочиненные при горе Читалагае 1774 года». Но и в ту пору и позднее книжка эта, да и другие стихи его, напечатанные в «Санкт-Петербургском вестнике», были известны лишь небольшому кружку друзей Державина. Сложился этот кружок во второй половине 70-х годов, а душой его были Н. А. Львов, архитектор, переводчик, художник, поэт и музыкант, В. В. Капнист, поэт и драматург, и И. И. Хемннцер, баснописец и поэт. Входили в кружок композиторы Д. С. Бортнянский и Е. И. Фомин, художники В. Л. Боровиковский и Д. Г. Левицкий. Здесь формировались общественные и литературно-эстетические взгляды и вкусы, здесь обсуждались и получали первую оценку произведения участников кружка, здесь происходили горячие споры, с благодарностью принимались и яростно отвергались прошеные и непрошеные советы.

Слава российского поэта пришла к сорокалетнему Державину неожиданно. В 1783 году была опубликована его ода «Фелица», и Екатерина II обратила благосклонное внимание на ее автора. Судьба наконец улыбнулась Державину. Его карьера стремительно пошла в гору. Недавний солдат стал правителем Олонецкой (1784), затем Тамбовской (1785) губерний, кабинет-секретарем императрицы (1791), президентом коммерц-коллегии (1794), вторым министром при государственном казначействе (1800) и — при последнем взлете (уже в Александровскую эпоху) — министром юстиции (1802).

В отставке, на закате дней, Державин перебирал в памяти подробности своей жизни, и ему по-прежнему казалось, что государственное поприще было главным делом его, его предназначением. С ним и только с ним связывал он все остальное, в том числе и стихи.

Ему было приятно писать для Евгения. И биографию и объяснения к стихам он писал быстро; воспоминания легко ложились на бумагу: услужливая и крепкая еще память возвращала к жизни полузабытые лица, старые обиды, нечастые радости, трудные и запутанные дела, в которых он всегда старался разобраться по совести и справедливости, и мимолетные, но яркие впечатления, отразившиеся в его стихах или, как казалось Державину, заставившие его написать их.

Через месяц все было готово, и Евгений радостно сообщил Д. И. Хвостову: «Похвалюсь вам, что он (Державин. — И. 77.) прислал мне самую обстоятельную свою биографию и пространные примечания на случаи и на все намеки своих од. Это драгоценное сокровище для русской литературы. Но теперь еще и на свет показать их нельзя. Ибо много живых витязей его намеков» [5].

Составив «пространные примечания» для Евгения, Державин вскоре решил сопроводить объяснениями и собрание своих сочинений. В предисловии к изданию 1808 года поэт посулил публике показать в недалеком будущем «...случаи, для которых что писано и что к кому относится» [6]

. Исполняя это обещание, он год спустя продиктовал своей племяннице Елизавете Николаевне Львовой подробнейшие «Объяснения» к своим стихам. «Объясняя», он рассказывал о своей жизни, но рассказывал пока только то, что было связано со стихами.

Между тем, завершив этот труд, он захотел поведать о себе больше, что-то объяснить себе самому, в чем-то оправдаться перед собою и потомками. Тогда он начал писать «Записки». О литературных делах своих говорил он здесь мало, разве что вспоминалось особенно важное: «Фелица». «Бог», «Буря». Главным в «Записках» была служба, поприще, взлеты и падения, обманутые надежды и долго, порой тщетно взыскуемые награды. Его «Записки» вдохновляла мысль о честно выполненном гражданском долге.

Как «Объяснения», так и «Записки» Державина не появлялись в печати уже более ста лет. Немудрено поэтому, что для читателей они давно утратили органическую связь с его поэзией. Попробуем восстановить эту связь, взглянув на поэзию Державина сквозь призму «Объяснений» и отчасти «Записок» — так, как сделал это он сам в конце жизни.

* * *

В письме к давнему приятелю своему П. А. Гаевицкому (29 июля 1807 г.) Державин заметил по поводу оды своей «Афи-нейскому витязю»: «Приметить надобно, что без ключа, или без особливого объяснения, аллегории ее в совершенном смысле многие не поймут и понимать не могут; ибо всякое слово тут относится к действиям, лицам и обстоятельствам того времени, как она писана, чего теперь и объяснять было бы неосторожно; а эта история уже после меня может объясниться из записок, мною оставленных, так как и о многих прочих моих сочинениях, которые хотя и читают теперь, но прямые мысли, может быть, некоторые только понимают» [7].