Сочинения Иосифа Бродского. Том VI

Он снизу лестницы ее увидел —Она из двери вышла наверхуИ оглянулась, точно бы на призрак.Спустилась на ступеньку вниз, вернуласьИ оглянулась снова. Он спросил:— На что ты там все время смотришь, а?Она его увидела, поникла,И страх сменился на лице тоской.Он двинулся наверх: — На что ты смотришь? —Она в комок сжималась перед ним.— Что там, родная? Дай я сам взгляну. —Она его как будто не слыхала.На шее жилка вздулась, и в молчаньеОна позволила ему взглянуть.Уверенная, что слепой не можетУвидеть. Он смотрел и вдруг увиделИ выдохнул: — А! — И еще раз: — А!— Что, что? — она спросила.— Да увидел.— Нет, не увидел. Что там, говори!— И как я до сих пор не догадался!Отсюда я ни разу не глядел.Проходишь мимо, где-то там, в сторонке,Родительское кладбище. Подумать —

Все уместилось целиком в окне.Оно размером с нашу спальню, да?Плечистые, приземистые камни,Гранитных два и мраморный один,На солнышке стоят под косогором...Я знаю, знаю: дело не в камнях —Там детская могилка...— Нет! Не смей! —Рука его лежала на перилах —Она под ней скользнула, вниз сбежалаИ оглянулась с вызовом и злобой,И он, себя не помня, закричал:— Мужчина что, не смеет говоритьО собственном умершем сыне — так?— Не ты. Куда девалась шляпа? Бог с ней.Я ухожу. Мне надо прогуляться.Не знаю точно, смеет ли мужчина.— Эми! Хоть раз не уходи к чужим.Я за тобой не побегу. — Он сел,Уткнувшись подбородком в кулаки. —Родная, у меня большая просьба...— Просить ты не умеешь.— Научи! —В ответ она подвинула засов.— Мои слова всегда тебя коробят.

Не знаю, как о чем заговорить,Чтоб угодить тебе. Наверно, можноМеня и поучить, раз не умею.Мужчина с вами, женщинами, долженБыть малость не мужчиной. Мы могли быДоговориться обо всем твоем,Чего я словом больше не задену. —Хотя ты знаешь, я уверен, этоНелюбящим нельзя без договоров,А любящим они идут во вред. —Она еще подвинула засов.— Не уходи. Не жалуйся чужим.Коль человек тебе помочь способен,Откройся мне. Не так уж не похожЯ на других людей, как там у двериТебе мерещится. Я постараюсь!К тому же ты хватила через край.Как можно материнскую утрату,Хотя бы первенца, переживатьТак безутешно — пред лицом любви.Слезами ты его не воскресишь...— Ты снова издеваешься?— Да нет же!Я рассержусь. Нет, я иду к тебе.

Вот дожили. Ну, женщина, скажи:Мужчина что, не смеет говоритьО собственном умершем сыне — так?— Не ты. Ты не умеешь говорить.Бесчувственный. Вот этими рукамиТы рыл — да как ты мог! — его могилку.Я видела в то самое окно,Как высоко летел с лопаты гравий,Летел туда, сюда, небрежно падалИ скатывался с вырытой земли.Я думала: кто этот человек?Ты был чужой. Я уходила внизИ поднималась снова посмотреть,А ты по-прежнему махал лопатой.Потом я услыхала громкий голосНа кухне и, зачем сама не знаю,Решила рассмотреть тебя вблизи.Ты там сидел — на башмаках сыраяЗемля с могилы нашего ребенка —И думать мог о будничных делах.Я видела, ты прислонил лопатуК стене за дверью. Ты ее принес!— Хоть смейся от досады и бессилья!Проклятье! Господи, на мне проклятье!— Я помню слово в слово. Ты сказал:

«Дождливый день и три туманных утраСгноят любой березовый плетень».Такое говорить в такое время!Как ты соединял плетень и то,Что было в занавешенной гостиной?Ты отгонял беду! Никто из ближнихНе в силах подойти так близко к смерти,Чтобы помочь в несчастье: если тыСмертельно болен, значит, ты одинИ будешь умирать совсем один.Конечно, ближние придут к могиле,Но прежде, чем ее зароют, мыслиУже вернулись к жизни и живым,К обыденным делам. Как мир жесток!Я так не убивалась бы, когда быМогла хоть что поправить. Если б! Если б!— Ты выговорилась. Тебе полегче?Ты не уйдешь. Ты плачешь. Дверь закроем.Зачем напрасно бередить себя?Эми! Ты слышишь? Кто-то на дороге.— Эх ты... В словах ли дело? Я пошла —Я не могу быть здесь. Когда б ты понял...— Раз так — ступай! — Она открыла дверь. —Куда ты собралась? Скажи! Постой!Я силой возвращу тебя. Силком!..[292]