Сочинения. Том 1

Вопрос о «моральной силе» проповедуемой О’Коннелем в противоположность тактике «физической силы», стал на очередь дня. О’Коннель прочел особый доклад о моральной силе, которой, по его словам, он всегда придерживался и которую считает единственно нужной и важной для Ирландии. Во время прений по этому поводу Митчель заявил, что и он, и его друзья («Молодая Ирландия») полагают вполне возможным добиться отмены унии без пролития капли крови. Но, что теоретически, «в качестве абстрактного и универсального принципа», «ни одного национального или политического права ни единому народу никогда, ни при каких обстоятельствах не должно искать вооруженной рукой», с этим он, Митчель, не согласен, хотя и не желает об этом распространяться. Он упомянул еще о деятелях 1798 г. в Ирландии и о Вашингтоне в Америке… «Какая цель у этого человека? — вскричал О’Коннель: он выдает себя за мирного человека, и, однако, он проповедует войну; он будто бы защищает моральные и спокойные пути, и, однако, говорит с прямой тенденцией возбудить страну к анархии и насилию. Было несколько хороших людей замешано в борьбе 1798 г., но средства, которые они усвоили, ослабили Ирландию и дали Англии возможность создать унию». Пример Вашингтона, сопротивлявшегося незаконному нападению, но не начавшего борьбы, по мнению О’Коннеля, также ничего не доказывает. Митчель ответил между прочим, что он не может согласиться с тем принципом, что другие люди, которые ищут политических улучшений при помощи средств, рознящихся от наших, подлежат за это осуждению. Это было ответом на полемические приемы О’Коннеля.

О’Коннель продолжал указанием на Южную Америку, которая освободилась от Испании, но в которой за каких-нибудь несколько десятков лет произошло «триста революций» с тех пор, ибо «своего рода партия молодой Ирландии возникла там», которой «удалось создавать революцию за революцией». О’Коннель закончил требованием, чтобы те, которые стоят за физическую силу, уходили вон из ассоциации. Трагизм положения заключался вот в чем: О’Коннель, видевший в революции гибель родины, хотел разоблачить «Молодую Ирландию» как скопище замаскированных революционеров; «Молодая Ирландия», вовсе еще не думая определенно о революции, всеми силами старалась только разрушить союз с вигами, лишить в этом вопросе О’Коннеля поддержки народных масс и полагала, что старый лидер подчеркивает революционизм своих молодых противников, чтобы этим их скомпрометировать в глазах страны. И пока обе стороны на этой почве препирались, события мчали несчастную голодную страну к фатальному исходу, отметая одних, увлекая других, не подчиняясь ни ораторам, ни журналистам, ни теоретикам, ни практикам, а ломая и подчиняя их себе. Деревенское население умирало от голода; городское с растущим волнением прислушивалось к продолжавшейся яростной полемике о моральной и физической силе. События дня кричали, что речь тут идет вовсе не о теоретическом разногласии.

Смит О’Бриен высказался чрезвычайно сурово по поводу слишком грозного и гневного обращения О’Коннеля с противниками. Относительно себя он заявил, что с отвращением смотрит на применение физической силы, но что «он не подписался бы под доктриной, согласно которой нет для нации таких обстоятельств, когда мог бы возникнуть призыв к мечу». О’Бриен еще не примкнул к «Молодой Ирландии», и это мнение его получило особенно серьезный смысл. Немного спустя этот выступавший на первый план деятель высказался также и по вопросу о дружбе с либеральным правительством: он находил эту тактику нецелесообразной, даже вредной для Ирландии, которая будет приведена к безгласию и к неподвижности взамен за пустые обещания; принятие же должностей от министерства заткнет рот ирландским депутатам. О’Бриена многократно поддерживали Мигир, Митчель, О’Гормэн я другие члены «Молодой Ирландии»; тяжкая болезнь, точившая организм О’Коннеля, редко позволяла ему показываться. Его мнения поддерживало большинство ассоциации, где все чаще и претенциознее раздавался малоавторитетный голос его сына Джона О’Коннеля. После особенно резких прений однажды О’Бриен, Мигир, Митчель, Даффи и еще несколько их друзей покинули демонстративно зал заседаний ассоциации. Это была могущественная организация, насчитывавшая в своих списках до миллиона членов, и покинуть ее — значило покинуть сильнейшую агитационную машину, какая только существовала в Ирландии. Но выбора им не оставалось.