Сочинения, том 42 (январь 1844 – февраль 1848)

Г-н М. рыскал ночью с оружием вокруг дома, обходил его с собаками. Ему казалось, что он видит следы на песке, он путался в странных предположениях по поводу лестницы, которая очутилась на другом месте при содействии садовника. Сам садовник, почти 60-летний пьяница, был приставлен к воротам в качестве сторожа. Дух фанатизма не знает границ в своих сумасбродных действиях и доходит до нелепости. Брат, невинный соучастник всего этого, понял, наконец, что он содействует несчастью молодой женщины, которую стерегли изо дня в день, оскорбляли, лишали всего, что могло развлечь богатую и счастливую фантазию; она стала столь же мрачна и меланхолична, сколь прежде была свободна и весела. Она плакала и скрывала свои слезы, но следы их были очевидны. Креола стали мучить угрызения совести. Решившись открыто объясниться со своей золовкой и исправить ошибку, происшедшую, без сомнения, из скрытого чувства любви, он пробрался однажды утром в рощицу, куда пленница ходила иногда подышать воздухом и ухаживать за своими цветами. Пользуясь этой ограниченной свободой, она, по-видимому, знала, что находится под надзором своего ревнивого супруга, так как при виде своего деверя, очутившегося в первый раз и неожиданно в ее присутствии, молодая женщина была чрезвычайно потрясена. Ломая себе руки, она с испугом крикнула ему: «Уходите, ради бога! Уходите!»

И, действительно, едва успел он скрыться в оранжерее, как вдруг появился г-н М. Креол услышал крик. Он стал прислушиваться; биение его сердца мешало ему разобрать хоть одно слово объяснения, которому это бегство, если бы супруг его обнаружил, могло придать печальный исход. Этот случай взбудоражил деверя. Он понял необходимость с этого дня стать защитником жертвы. Он решился отказаться от всякой сокровенной любовной мысли. Любовь может всем пожертвовать, но не своим правом покровительства, так как эта последняя жертва была бы жертвой труса. Он продолжал посещать своего брата, готовый открыто поговорить с ним, быть с ним откровенным, все ему сказать. Г-н М. не питал еще никаких подозрений с этой стороны, но эта настойчивость брата вызвала их. Не улавливая ясно причины его интереса, г-н М. стал недоверчиво относиться к брату, заранее рассчитав, к чему это может привести. Креол вскоре заметил, что его брат не всегда отсутствовал, как он потом утверждал, когда посетители напрасно звонили у ворот дома в Пасси. Слесарь-подмастерье изготовил ему ключ по образцу тех, которые его хозяин сделал для г-на М. После десятидневного отсутствия креол, мучимый страхом и самыми безумными химерами, ночью перебрался через стену, взломал решетку у главных ворот, взобрался на крышу по лестнице и спустился по водосточной трубе под окно амбара. Громкие стоны побудили его незаметно добраться до стеклянной двери. То, что он увидел, заставило сердце его сжаться. Свет лампы освещал альков. За занавесками, с растрепанными волосами, с лицом красным от ярости, г-н М., полунагой, скорчившись возле своей жены, на кровати, которую она не решалась оставить, хотя и отстранялась всячески от него, осыпал ее колкими упреками и походил на тигра, готового разорвать ее на части. «Да, говорил он ей, я безобразен, я чудовище, и я это слишком хорошо знаю, я внушаю тебе страх. Ты желаешь, чтобы тебя освободили от меня, чтоб мой вид не удручал тебя. Ты жаждешь того момента, который освободит тебя. Не возражай мне, я угадываю твои мысли по твоему испугу, по твоему сопротивлению. Ты краснеешь от недостойных насмешек, которые я вызываю; ты внутренне возмущаешься против меня! Ты, без сомнения, считаешь минуты, когда я больше не буду досаждать тебе своими физическими недостатками и своим присутствием. Довольно! Мной овладевают отвратительные желания, стремление обезобразить тебя, сделать тебя похожей на меня, чтобы у тебя не осталось надежды утешаться с любовниками в том несчастии, что ты меня когда-то знала. Я разобью все зеркала этого дома, чтобы не видеть в них контраста, чтобы они больше не служили пищей для твоей гордости. Неправда ли, я должен был вывозить тебя в свет или пускать тебя одну, чтобы видеть, как каждый будет поощрять твою ненависть ко мне? Нет, нет, ты не оставишь этого дома, не убив меня! Убей меня, сделай то, что я каждый день чувствую искушение сделать сам». И дикарь катался по кровати с громким криком, со скрежетом зубовным, с пеной на губах, с тысячью симптомов бешенства, сам нанося себе удары в своей ярости, вблизи этой несчастной женщины, которая расточала ему самые нежные ласки и патетические мольбы. Наконец она его укротила. Сострадание, без сомнения, заменило любовь; но его было недостаточно этому, ставшему столь страшным, человеку, страсти которого сохранили еще всю свою силу. Эта сцена повергла креола в глубокое уныние, он впал в оцепенение. Его охватил страх, и он не знал, к кому обратиться, чтобы спасти несчастную от этих пыток. Такие сцены, очевидно, повторялись каждый день, так как во время припадков судорог, которые за ними следовали, г-жа М. прибегала к пузырькам с лекарствами, которые были для этой цели приготовлены, чтобы несколько успокоить своего палача. Креол в данный момент был единственным представителем семейства г-на М. в Париже. В таких именно случаях особенно заслуживает проклятия медлительность судебных процедур, беззаботность законов, которые не могут ни на шаг отступиться от своей рутины, в особенности, когда дело касается женщины, существа, которому законодатель предоставил минимальные гарантии. Приказ об аресте, какая-либо другая произвольная мера могли бы предупредить несчастье, которое свидетель этой неистовой злобы слишком хорошо предвидел. Он, однако, решился испробовать все средства, взять на себя последствия, так как его состояние давало ему возможность принести огромные жертвы и не бояться ответственности за слишком смелое предприятие. Уже несколько врачей из числа его друзей, такие же решительные, как и он, подготовляли вторжение в дом г-на М., чтобы констатировать моменты этого безумия и насильно разлучить супругов, когда случай самоубийства оправдал слишком запоздалые предупредительные меры и помог выйти из положения.

Конечно, для каждого, кто не ограничивается буквальным смыслом слов, это самоубийство было убийством, совершенным мужем[81]; но оно было также результатом припадка необыкновенной ревности. Ревнивец нуждается в рабе, ревнивец может любить, но любовь для него только роскошь, дополняющая чувство ревности[82]

. Ревнивец прежде всего частный собственник. Я помешал креолу учинить бесполезный и опасный скандал, опасный прежде всего для памяти любимой им женщины, так как праздная публика обвинила бы жертву в супружеской измене и в связи с братом мужа. Я присутствовал на похоронах. Никто, кроме брата и меня, не знал истины. Я слышал вокруг недостойные разговоры по поводу этого самоубийства, но не обращал на них внимания. Краску стыда вызывает общественное мнение, когда наблюдаешь его вблизи, с его трусливым озлоблением и грязными предположениями. Общественное мнение слишком расколото изолированностью людей, слишком невежественно, слишком испорчено, так как каждый чужд себе, и все взаимно чужды друг другу[83].

Редко, впрочем, проходила неделя, которая бы не приносила мне других разоблачений подобного рода. В том же году я зарегистрировал любовные связи, окончившиеся, вследствие нежелания родителей дать свое согласие, двумя выстрелами из пистолета.

Я отмечал также самоубийства светских людей, доведенных до импотентности во цвете лет, которых злоупотребление наслаждением привело в состояние непреодолимой меланхолии.

Многие люди лишают себя жизни под гнетом мысли, что медицина, после долгих бесполезных мучений посредством изнуряющих врачебных предписаний, окажется неспособной избавить их от их недугов.

Можно было бы составить замечательный сборник из цитат знаменитых авторов и стихотворений, написанных отчаявшимися людьми, желавшими обставить свою смерть с определенным блеском. В тот момент удивительного хладнокровия, который следует за решением умереть, в душе является какое-то заразительное воодушевление, и оно изливается на бумагу, даже у представителей тех классов, которые лишены всякого образования. Собираясь с мыслями перед жертвой, глубину которой они обдумали, они всю свою силу сосредоточивают на том, чтобы излить себя в каком-нибудь одном ярком и характерном выражении.

Некоторые из этих стихотворений, погребенные в архивах, представляют собой мастерские произведения. Какой-нибудь тупоголовый буржуа, который всю душу свою вложил в дело, а бога видит в торговле, может найти все это очень романтичным и, пожалуй, с насмешкой отнесется к страданиям, которых он не понимает; его пренебрежение нас не удивит.