— Она будет счастлива, — искренне ответил я. Визиты Перелли действовали на Элизабет, словно глоток шампанского. Года три назад на вечеринке я случайно познакомился с молодым итальянским врачом с частной практикой на Уэлбек-стрит. Слишком красив, подумал я тогда. Женственное лицо с темными, сияющими из-под длинных ресниц глазами. Особое умение подойти к каждому больному и бешеные гонорары, толпы нервозных дамочек, расстающиеся со своими деньгами, стиснув зубы…
В конце вечеринки кто-то сказал мне, что он специализируется по легочным болезням и что его молодость и красота не должны вызывать у меня недоверия, специалист он блестящий. По случайному совпадению мы вместе вышли на улицу и вместе стояли на тротуаре в ожидании такси. Оказалось, и ехать нам в одну сторону.
В те дни меня сильно беспокоило состояние Элизабет. Она регулярно ложилась в больницу для интенсивного лечения, когда чувствовала себя хуже, но с постепенным исчезновением полиомиелита таких больниц становилось все меньше и меньше. И недавно нам сообщили, что ее уже не смогут принять в тот госпиталь, где она обычно проходила укрепляющий курс.
Мы ехали с Перелли в такси, и я попросил порекомендовать какое-нибудь заведение, куда в случае необходимости можно без проволочек поместить Элизабет. Вместо ответа он пригласил меня к себе выпить, и в результате у него появился еще один пациент. Благодаря его заботам общее состояние Элизабет быстро улучшилось, и я оплачивал довольно умеренные счета не моргнув глазом.
Я поблагодарил за рецепт и сунул его в карман.
— Тай, эти таблетки для Элизабет или для вас?
Я взглянул на него с наигранным удивлением.
— А в чем дело?
— Друг мой, я же пока еще не ослеп. То, что я вижу на вашем лице… это следы тяжелых…
Я криво улыбнулся.
— Ладно. Все равно я собирался просить вас. Нельзя ли наложить повязку на пару ребер?
Он плотно перевязал меня и протянул стаканчик с раствором дисприна в непенте, смесь, по его словам, чудодейственную, так как она снимала любые боли.
— Надеюсь, Элизабет ни о чем не подозревает? — озабоченно спросил он.
— Ей я сказал, что упал и поранился.
Он одобрительно кивнул.
— Правильно. А полиция? Вы сообщили в полицию?
Я отрицательно помотал головой и рассказал ему про Люка-Джона.
— Да, все непросто. Но почему бы не сказать Люку-Джону, что эти люди вам угрожали? Не заставят же вас снимать рубашку в редакции.
Он улыбнулся той особенной улыбкой, которая всегда заставляла Элизабет улыбаться в ответ.
— Думаю, те двое вряд ли станут распространяться на эту тему.
— Неизвестно, — задумчиво нахмурился я. — Неплохо было бы появиться сегодня на скачках как ни в чем не бывало, в добром здравии и уличить их во лжи.
Он согласился и приготовил небольшой пузырек с дисприном и непентом.
— Много не ешьте, — сказал он, протянув его мне.
— Из крепких напитков только кофе.
— О'кей!
— Впредь постарайтесь не ввязываться в истории, которые заканчиваются так печально.
Я молчал. Он посмотрел на меня с сочувствием и грустью.
— Не слишком ли высокая цена, если речь идет о здоровье Элизабет?
— Идти на попятную теперь поздно. Даже ради Элизабет.
Он покачал головой.
— Так было бы лучше для нее. Но… — Он пожал плечами и протянул мне руку. — Старайтесь, по крайней мере, не ездить поездом.
К вокзалам я не приближался часа, эдак, полтора. А потом все-таки сел в поезд и отправился в Пламптон на скачки в компании вполне смирных незнакомцев и журналиста, которого немного знал по Би-Би-Си.
Благодаря смеси Тонио я проболтался там, как обычно, весь день, — беседуя и обмениваясь шутками с разными людьми. Один раз закашлялся. Но даже кашель вызвал лишь отголосок боли. Большую часть времени я специально ошивался у прилавков букмекеров, присматриваясь к их ставкам и лицам. Они поворачивали головы мне вслед и перешептывались, подталкивая друг друга локтями. Когда я решил поставить десять шиллингов на какого-то полуаутсайдера, один из клерков спросил:
— Как самочувствие, приятель?
— А что? — удивленно спросил я. — Денек сегодня выдался славный.
Секунду он смотрел на меня, явно недоумевая, потом пожал плечами.
Я пошел дальше, всматриваясь в лица, стараясь опознать хоть одного из тех. Жаль, тогда в купе я не приглядывался к моим четырем попутчикам и сейчас вовсе не был уверен, что я узнаю хоть одного из них. И не узнал бы, если бы тот сам себя не выдал.
Он весь задергался, когда заметил, что я смотрю на него, соскочил со стенда и бросился наутек.
В тот день бег не был запланирован в моем репертуаре.
Я тихо подкрался к нему сзади через час, когда он успокоился и вернулся на место.
— Пару слов на ушко, дружище, — прошептал я.
Он подскочил дюймов на шесть:
— Я тут ни при чем!
— Знаю, знаю. Ты только скажи, кто были эти двое. Двое в комбинезонах.
— Я вас умоляю. Кому охота кончить свои дни в больнице?
— А как насчет заработать? Двадцать фунтов! — предложил я.
— Да ничего я не знаю… Как вы сегодня здесь очутились?
— А что?
— Если уж эти двое кем-то займутся… Так просто они не отстанут.
— Правда? А на вид такие смирные.
— Нет, честно, — с любопытством спросил он, — они вас не тронули?
— Нет.