Сочинения в двух томах. Т.2

А что касается учения в целом, то я пока лишь вижу, что его принципы правильны и точны, а мои рассуждения основательны. Ибо я основываю гражданскую власть суверенов и долг и свободу подданных на известных естественных склонностях человеческого рода и на пунктах естественного закона, которых никто из считающих себя достаточно умными, чтобы уметь управлять своей семьей, не может не знать. А что касается церковной власти тех же суверенов, то я обосновываю ее такими текстами, которые ясно говорят сами за себя и находятся в согласии с целью всего Писания. Поэтому я убежден, что тот, кто будет читать мой трактат лишь с целью почерпнуть из него знания, эти знания получит. Что же касается тех, кто своими письменными или публичными выступлениями или значительными практическими действиями уже обязался поддерживать противоположные мнения, то они не будут так легко удовлетворены. Ибо в таких случаях для людей естественно, что по ходу чтения у них все больше и больше слабеет внимание к содержанию книги, сосредоточиваясь целиком на поисках возражений против того, что уже прочитано. А таких возражений не может не быть много в такое время, когда интересы людей меняются ввиду того, что многие из тех учений, которые служат для установления нового образа правления, но необходимости должны противоречить тем, которые способствовали упразднению старого.

В той части, которая трактует о христианском государстве, имеются некоторые новые идеи, которые в государстве, где окончательно установились противоположные взгляды, может быть, были бы преступлением, как узурпация места учителя со стороны подданного, не имеющего разрешения на провозглашение новых идей. Однако в наше время, когда люди ищут не только мира, но и истины, предлагать вниманию тех, кто еще раздумывает, такие учения, которые я считаю истинными и которые явно способствуют водворению мира и лояльности, – значит лишь предлагать новое вино, которое должно быть влито в новые бочки, дабы и то и другое могло сохраниться. И я предполагаю, что, когда новое учение не порождает никакой смуты и никакого беспорядка в государстве, люди не настолько склонны благоговеть перед древностью, чтобы предпочитать старые ошибки новой и вполне доказанной истине.

Самое большое недоверие я питаю к своему изложению, которое, однако, я умерен, не является темным (разве лишь вследствие опечаток). То обстоятельство, что я, отступив от обычая авторов последнего времени, не приукрасил свое изложение цитатами из древних поэтов, ораторов и философов (хорошо ли это или плохо), обусловлено следующими соображениями. Прежде всего истина всякого учения имеет своим основанием разум

или Писание. На том и на другом зиждется влияние многих писателей, но сами эти основания не получают своего значения от какого-либо писателя. Во-вторых, трактуемые мной вопросы суть вопросы не факта

, а права, в которых нет места для свидетелей. В-третьих, вряд ли найдется хоть один из древних писателей, который не противоречил бы как самому себе, так и другим, что делает их свидетельство неудовлетворительным. В-четвертых, такие мнения, которые берутся на веру у древних писателей, являются по существу не взглядами тех, кто их цитирует, а лишь словами, которые, подобно зевоте, передаются от одного к другому. В-пятых, весьма часто люди с мошенническими целями утыкают свою гнилую теорию гвоздиками остроумия других людей. В-шестых, я не нахожу, чтобы древние авторы, которых современные авторы цитируют, считали украшением для своих произведений цитаты из авторов, которые писали до них. В-седьмых, когда неразжеванные греческие и латинские изречения выходят снова изо рта неизменными, как это обыкновенно бывает у цитирующих, то это свидетельствует о несварении желудка. Наконец, хотя я уважаю тех людей древности, которые или сами открыли и во вразумительной форме изложили нам истину, или указали нам лучшие пути, как ее найти, однако к древности как таковой я не считаю себя обязанным относиться с особенным почтением. Ибо если речь идет об уважении к возрасту века, то наш век является самым старшим. Если же речь идет об уважении к возрасту писателей, то я не уверен, что те, кому воздается такая честь, были более стары, когда они писали свои сочинения, чем я, когда я пишу свое. Однако внимательное рассмотрение показывает, что восхваление древних авторов вытекает не из уважения к умершим, а из соперничества и взаимной зависти живущих.