Сочинения в двух томах

1

Василий Тихоныч не мог довольноНалюбоваться дочкою своей.Заботливо показывал он ейСад, комнаты и, трепеща невольно,Смотрел, как ей понравится? «Вот тутГостиная... У нас пойдут балишки.Ух! гости-то наедут, набегут;Постарше кто — посадим за картишки...В саду — фонарики со всех сторон.А здесь, смотри, какой у нас балкон, —По вечерам мы будем на балконеПить чай».— «Ах, да! Я буду вам читатьВсю ночь, всю ночь! Я так люблю не спать!Как весело! Не то что в пансионе —Там в десять уж извольте почивать!»

2

«Какая ты хорошенькая, Маша!Любуясь ею, говорил папаша. —Да поцелуй меня еще, дружок...Эх, нет покойницы НастасьиАнаньевны! Знать, не судил ей бог,Как мне, дожить до этакого счастья!..»Старик отер слезу, и из очейУ Машеньки блеснули слезки тоже.«Эх, старый я дурак! Ну! царство ейНебесное! Ты мне всего дороже!Не плачь, дружок, развеселись скорей».

3

Как описать вам Машу беспристрастно?В ее чертах особенности нет,Хотя черты так тонки и прекрасны,Заманчив щек прозрачный, смуглый цвет,Коса густая, взор живой и ясный...Но не люблю я дев ее поры:Они — алмаз без грани, без игры;И я, смотря на деву молодую,Прекрасную, как мраморный антик,

Твержу — ах, если б жизни луч проникИ осветил чудесную статую!

4

Действительность, где страждет нищета,Где сдавлен ум ярмом порабощенья,Где ищет дух отрады в усыпленьи,Где чувство сдавлено, где жизнь пуста,Вся в кукольной комедии приличий;Где человек — манкен, где бог — обычай, —Была для Маши пламенной чуждаИ называлась прозою презренной.В ней разум спал; зато ее мечтаРаботала, как зодчий вдохновенный:Фантазия без образов, без лиц,Как дивное предчувствие чего-то,Творила мир без цели, без границ,Блестевший яркой, ложной позолотой.То гением хотелось ей паритьИ человечеству благотворить:Одним движеньем палочки волшебнойПролить покой и силою целебнойБольные раны излечать; то в глушьУйти, меж гор и бездн; жить в гроте дикомС одним созданьем избранным, великимИ утопать в гармонии двух душ...

5

Для старика не много измененьяВ житье-бытье произошло тогда,Как появилась Маша: иногдаБыл на гулянье с дочкой в воскресенье;Ложился позже, позже стал вставать;На цыпочках ходил, когда читатьИзволит Маша... Лилии, тюльпаныВ саду явились; в зале фортепьяны(Хоть музыкантшей Маша не была)Да пяльцы у рабочего стола.На столике валялось разных книжекДесяток — вот и всё... Ах, нет, забыл,Из Шурочки вертлявый желтый чижикПовышен: Ламартином назван был,

Хоть старику темна была причина —«Да чем же хуже Шурочка Мартына?» —Почти не изменилось ничего;Предметы те же, но с иной душою,С иною жизнью. Свойство таковоУ женщины: наполнить всё собою!Вокруг нее как будто разлитаНам чуждая, другая атмосфера,Какой-то свет, и мир, и теплота,Любовь и смех, спокойствие и вера.

6

Прошла неделя — Маша весела,Глубокий мир ее уединеньяВоспламенял ее воображенье...Сердилась лишь, скучна она была,Когда старик опаздывал обедать,Да на подруг роптала — не моглаНикак понять: как можно не проведать?Не раз она в Морскую в бельэтажПослания по почте отправляла;Решилась объясниться и писала...Как вдруг гремит знакомый экипаж,И с дочерью подъехала старушка.

7

— Zizine!— Marie! Вот, видишь ли, Marie,Как слово я держу.— Zizine! Ax, душка!О, мы друзья, и вечно? Говори!— О, вечно!..— У меня так было многоТебе сказать...— И мне!— О, ради бога,Скорей!— Постой. Как мило у тебя —Цветы...— Цветы? Всё накупил папаша.Ты не поверишь, душка, как меня

Он любит.— Твой papa?.. Ах, Маша,Мне кажется, я полюблю егоЗа то, что он тебя так любит... Право...Хоть он такой...— Zizine!— Ах, ничего,Ну, не сердись. Что это за кудрявыйЦветок?— Простой.— А этот вон, большой,Высокий, желтый? Верно, дорогой!— Подсолнечник.— Милашка! Ах, конечно,Я для себя велю купить... Marie,Завидовать тебе я буду вечно!Как хорошо тебе здесь, посмотри,Счастливица! Аллея! Сколько тени!Какой чудесный запах от сирени...Как весело здесь целый день гулять,Мечтать и думать, думать и мечтать.— Конечно... Но одной, без друга, скучно!— А я-то что ж? Ты только напиши,Верь, я явлюсь. Мы были неразлучныИ в классах. Ты — ты часть моей души.— Ах, добрая Zizine!Смеясь сквозь слезы,Подруги обнялись. Как вешни розы,Пылали щеки их; рука с рукой;Головка Маши смуглой и живойЛежала на груди блондинки Зины.У Греза есть подобные картины.

8

Маша

Я многое обдумала одна,О, боже! Для чего я не богата!Ты знаешь, душка, я ведь не жаднаИ, верь, презренного металла, златаЖелала б я для счастия людей.Пренебрегла бы я законы света:

Нет, где-нибудь, в лачуге, без друзей,В страданиях, нашла бы я поэта;К нему б пришла я ангелом любви,Сказала бы: «Ты удручен судьбою,Но я даю тебе, своей рукою —Любовь мою и золото: живи!Живи!..» Ему была б я вдохновеньем,Он миру бы слова небес вещал,И целый мир ему б рукоплескал...Как я б была горда своим твореньем!— Когда б, Marie, была поэтом я,Я б выбрала тебя своею музой!Но ведь поэты — гадкие мужья;Брак, говорят, им тягостные узы...Кто это, погляди, Mimi, скорей!Кавалерист и на коне... Вот чудо!Вообрази: знакомый! Точно, онБывал всегда у Верочки Посуды.— Противный! Как он был всегда смешон!Я презираю!— Что же он здесь скачет?Ах, погляди, какой чудесный конь!А латы, каска блещут, как огонь!Ах, душка — каска! Что же это значит?Зачем он здесь?— Как смел?— Скорей уйдем.Подумает, что мы нарочно ждем.— Заговорит, пожалуй!.. Фи, как стыдно!— Ах, боже! Маменька, за мной... Прощай,Marie!— Прощай, Zizine, не забывай!— Ах, quelle idee[103]! Мне, право, преобидно!— Нет, поклянись!— Я раз уж поклялась.— Так мы друзья?— Ах, боже мой, конечно!— И вечно?— Да!Карета понеслась,И девушки расстались с криком: «Вечно».