Сочинения в двух томах

1

Василий Тихоныч имел привычку,Обед окончив, поласкавши птичку,Пойти всхрапнуть.Однажды той поройВ ближайшей к дому улице глухойОстановилась странного размераИзвозчичья карета. У углаВ шинелях два стояли офицера,И бойкая у них беседа шла.

2

Один из них был давний наш знакомецКавалерист и маменькин питомец;Хоть летопись боярской их родниДавно хранила имена одниПрокофия, Егора и Ивана,Но вследствие какого-то романаОбычая порядок измененИ Клавдий — Клавдием был наречен.

3

Другой — его я имени не знаю,Да вряд ли кто и знал, я полагаю;Он вышел сам из строевых чинов,Его все звали просто — Гвоздарев.Он слыл всегда отчаянным рубакой,Лихим товарищем, а оттогоНе обходилось дело без него,

Грозившее опасностью иль дракой.

4

Гвоздарев

Ну, брат, поддел! Уж если ты не врешь —Забавная история!— «Прекрасно!Изо всех лжей, в таких вещах, брат, ложь —Гнуснейшая, порок, братец, ужасный!Скажи, соврал ли я когда-нибудь?Ты помнишь Соню — прелесть что такое!Ведь не соврал! Я не могу надутьТоварища. Потом, княгине ЗоеНе сам ли ты записки отдавал?..Да что тут говорить — увидишь скоро».— «Ну, молодец! Ведь дело не из спора.Вот Вьюшкин — фу ты, черт, как врет! — сказал,Что подцепил посланницу, — да толькоПосланница-то просто...»— «Ну, нашел!Понравится он женщине: осел!»— «Посланница!.. Ведь правды ни на столько!Я только так тебе теперь сказал;Не знаю, что за стать тебе возитьсяС девчонками; и из чего тут биться —Слез... Господи! Навяжутся... Пропал!Я не могу — расплачусь сам как дура.Что делать, братец, — скверная натура!

Нет, женщин я люблю, да вот таких,Как кто-то написал стихи про них:«Милей мне жрица наслажденийСо всею тайной упоений...»»— Эге! давно ль ты стал читать стихи?— Читал, братец, да много чепухи.— Так девочки...— Ни на что не похожи.— И я тебе скажу стихами тоже.Старинные: как в корпусе я был,Еще тогда их как-то затвердил, —С девицами мне очень пригодилось.Как, знаешь, брякнешь вдруг: «Постыли мнеВсе девы мира!» Смотришь — и склониласьГоловкою и тает, как в огне;А я себе реку, как жрец искусства:«Ты рождена воспламенить...» Фу, черт!Соперник тут — капут и a la porte![104]Да вот стихи: скажи, какое чувствоСравниться может с торжествомНад ниспровергнутым врагом?Перед тобой твой враг — невинность,Стыд, добродетель и закон.Друзья — природа, кровь, и сон,И места нега и пустынность.Нет, в женщине всего милейСамой себе сопротивленье

И прелесть трудного паденья.Люблю дразнить я сердце в ней,Навесть на душу сон глубокий,В ней чувством разум подавлятьИ к упоению порокаВ ней тихо душу приучать».— Да, хорошо в стихах, а так-то гадко,Поплачешься. Ей-богу, никогдаНе буду брать я на себя трудаВам помогать. Бьет, точно лихорадка.— Эх, баба, трус! Тебе б гусей пасти;Да если ты боишься, так поди.— Нет, что! Уж обещал.— Чего ж ты трусишь?— Да, как заплачет, так язык прикусишь.Смотри, мелькнуло что-то там, в саду.— Ну, жди меня, я тотчас с ней приду.— Ступай, ступай! Уж эти мне интрижки!Как не побьют их, право, никогда!Как будто делом заняты мальчишки.Добро б мещанка — ну, туда-сюда,Ну, немка, швейка или хоть цыганка,А то ведь всё, как ни было б, дворянка.Чай, у нее и связи, и родня...

5

Клавдий, Маша.

— Ну, ангел мой, давно я жду тебя;

Что, наконец успела ты собраться?— Куда же, друг мой?— Как куда? Венчаться.— Послушай, Клавдий, нынче я всю ночьПроплакала.— Что так?— Мне страшно было...— Пожалуйста, дурного не пророчь.— И не было во мне день целый силыГлядеть на папеньку; зачем скрыватьОт старика?— Ну, расскажи, пожалуй —А он пойдет по городу болтать.И план наш, счастье — всё как не бывало!Нет, ты меня не любишь. Для тебяЯ бросил всё... Что ж, этого всё мало?Нет, это не любовь.— Ах, полно! Я твоя...— О чем же плачешь ты, душа моя?— Не знаю... Так... Мне в этот миг казалось,Что будто бы навек я расставаласьИ с домиком и с садом...— Пустяки!Мы завтра же сюда как раз подкатим.Папа нам будет рад — ведь старикиПосердятся, а там, глядь, в три ногиУдарят сами... Но мы время тратим.