Сочинения в трех томах. Том 1

Войдя внутрь, он поклонился и, достав из-за пазухи хадак, расстелил его перед казначеем святого «перерожденца». Сверху положил три лана серебра.

 — Пришел искать у тебя защиты, господин, — сказал он с поклоном.

Тот милостиво принял дар и разрешил говорить.

 — Ты знаешь, начальник, — начал Цыбиков издалека, — как много я сделал, чтобы выбрали именно тебя. И ты знаешь, господин, что я поступил так, совершенно не зная, кто ты. Только слепой может не увидеть твоей храбрости, только невежда не сумеет почувствовать исходящую от тебя великую мудрость. Поэтому я сразу понял, что только такой человек может стоять во главе столь большого каравана. И я сумел убедить в этом всех алашанских монголов, которые сами быстро уверились в твоем превосходстве. Ты знаешь об этом, начальник.

 — Я знаю об этом, — он, в свою очередь, поднес Цыбикову хадак, положив на него медное колечко с бирюзой. — Говори, кто обидел тебя. Мой долг защищать святых лам.

 — Я сказал, что только слепой может не увидеть твоих достоинств, господин. В нашем караване есть такой человек. И хотя он слеп всего на один глаз…

 — Так это одноглазый посмел обидеть тебя? — Казначей с гневом вскочил с одеяла.

 — Это так, господин, — сказал Цыбиков, печально кивая головой. — Зная, что это я добился твоего избрания, он затаил на меня злобу. Боги покарали этого человека, который наверняка был в прошлом собакой или крокодилом. Ночью он потерял своих животных. Поэтому он хочет забрать себе моих, угрожая в случае отказа оболгать меня перед тибетскими пограничниками.

 — Какая пустая тревога! — рассмеялся казначей. — Что может сказать этот вздорный человек, обреченный стать слепым кротом?

 — Он хочет сказать, что я шпион русских, а ты, за которого я так горячо стоял на выборах, знаешь об этом.

 — Это опасный оговор, — нахмурился казначей. — Ты ведь бурят, и земли ваши принадлежат русскому царю. Пограничники же не станут особенно разбираться. Они считают, что всегда лучше задержать правого, чем пропустить виновного. Поэтому одноглазый может причинить тебе неприятность.

 — Потому и пришел я к тебе, что он может причинить нам неприятность. Ведь слава о тебе, господин, твое влияние…

 — Конечно, в Лхасе меня хорошо знают, — не очень уверенно протянул казначей, — но здесь, на местах… Чего можно ждать от простого солдата? Конечно, я скажу, что все это ложь, что ты правоверный буддист-бурят и посвященный лама… Ты ведь действительно лама?

 — Чжу-ше! — торжественно произнес Цыбиков самую священную в Тибете клятву, что значит: «Будда знает!»

 — Ну вот. И еще я подговорю моих людей сказать, что этот одноглазый — лгун и обманщик, совсем помешавшийся от выпавших на его долю несчастий, которые он сам накликал на себя нечестивой жизнью.

 — Как ты мудр, господин! — восхитился Цыбиков. — Недаром твоя мудрость сразу бросилась мне в глаза! После твоих слов я понял, что этот злобный обманщик действительно помешался от горя. Более того, у меня закралось подозрение, что он сам шпион! И правда, господин, вспомни, как он хвастался на выборах, что девять раз ходил в Лхасу! Да он повторяет это при каждом случае! Возьми хоть тот раз, когда мы выбирали дорогу. Помнишь, господин?

Начальник кивнул, не понимая еще, куда гнет бурят.

 — А зачем он девять раз ходил в Лхасу? — спросил Цыбиков и замолк.

 — Действительно, зачем? — все еще неуверенно улыбаясь, повторил казначей.

 — В том-то и дело. Видишь, как хорошо изучил он все дороги? Девять раз побывал в Лхасе! Подумать только, какой святой! Много мы знаем настоящих святых в монгольских дацанах, которые столько раз отправлялись на поклонение? И похож ли одноглазый на святого? Где же вся его святость, которую он должен был обрести от многократного посещения святынь? А боги? Разве они станут так карать человека, который… Что же тут говорить… Суди сам, господин, на то и дана тебе великая мудрость. А я все сказал. Ударяя меня, этот шпион метит в тебя, к которому преисполнен низкой зависти. Но ты могущественный человек, а где искать защиту скромному бурятскому ламе? Знаешь, господин, я ведь даже не снял с себя обет на время пути, как это делают ваши амдоские ламы. Поэтому я не могу защищаться от гонений и клеветы. Смиренно приму я все, что пошлют мне боги. Даже гибель. Жаль только, что не сумею исполнить мечту всей жизни — удостоиться лицезрения живого бога.

 — Никто не причинит тебе зла! — сказал казначей. — Я обещаю тебе, что ты достигнешь Лхасы. Я даже сумею помочь тебе испросить аудиенцию. Что же касается этого одноглазого…

В палатку протиснулся одноглазый.

 — Я нарочно пришел к тебе, господин, — сказал он, кланяясь, — чтобы при тебе задать этому человеку несколько вопросов.

 — Убирайся отсюда! — закричал казначей. — Я хорошо знаю этого человека, святая жизнь которого могла бы служить примером для тебя. Ты же осмеливаешься клеветать на него. Убирайся и не смей даже мысленно оскорблять святого ламу, иначе я прогоню тебя из своего каравана.

 — Хороше же! — прошипел одноглазый и выполз из палатки.