Сочинения в трех томах. Том 1

— Я понимаю вас обоих, — сказал Севрэн, бросая укоризненный взгляд на доктора, — но я убежден, что от самого Генриха зависит, быть или не быть здоровым. Ты никуда до сих пор не ездил, Генрих. Ты хотел сделаться ученым, каким был твой отец… О как я его любил! Ты ничего не хотел знать, кроме книг. Я книги не браню, хотя сам редко в них заглядываю. И знаешь ли, почему? То, что другие вычитывают из книг, я узнаю из самой жизни, из живой природы. Когда мы заживем вместе, ты, конечно, многому меня научишь, но и я смогу многое тебе показать. Когда мы с тобой проедемся по дикому Востоку и ты увидишь горы и их склоны с богатой растительностью, увидишь эти райские сады, тебе станет непонятно, как можно променять эту ширь на душный город. Ты полюбишь степь и жизнь в ней, полную приключений, где каждый новый день приносит новые случайности. Ну, скажите, разве не полезно для молодого человека поездить по свету? По-моему полезно и приятно. Ты качаешь головой… А вы, доктор? Чего же вы молчите? Разве вы не одобряете моего плана увезти брата?

Доктор пустился в пространное описание тех местностей, по которым ходили караваны Севрэна, он стал перечислять богатую растительность прерий. Тут был и молочайник со своими серебристыми листьями, и оранжевые лепестки ластовня, и многое другое. Нарисовав картину снежных высот, обрамляющих горизонт, он пустился в описание лесов, которые растут по склонам гор, указал на их летнее убранство, на пестроту листвы осенью, на пернатых обитателей, украшенных разноцветными перьями, словно драгоценными каменьями, как голубая сойка и всевозможных цветов попугаи…

Но напрасно доктор тратил свое красноречие, описывая прелести дальнего путешествия, и даже, возбужденный собственным рассказом, вспомнил юношеские подвиги, совершенные им на охоте в этих самых равнинах: больной равнодушно смотрел на рассказчика и, казалось, слушал его из одной вежливости.

— Что же, Генрих, — спросил Севрэн, — явилось ли у тебя желание посетить эти места?

— К чему? — прошептал больной и сделал едва заметное движение головой.

Купец схватил руку молодого человека, сжал ее, может быть, сильнее, чем бы следовало, и, стоя у изголовья больного, произнес с чувством:

— К чему? Да к тому, чтобы мне не уезжать отсюда с разбитым сердцем, к тому, чтобы нам двоим составить одну семью. Я одинок; ведя бродячий образ жизни, я не мог жениться. Поэтому я посвятил себя дяде и его семье, и твой покойный отец знал, что я работаю для вас. Теперь и ты стал одинок; но ты мне еще дороже. Если же ты так мало ценишь мою привязанность, что не хочешь ради этого жить, то, повторяю, я уйду, простив тебе, но с болью в сердце… Если бы твой отец был жив, он сказал бы тебе, что я не заслуживаю такого отношения.

Больной привстал со своего ложа и широкими глазами глядел на грубого родственника, лицо которого совершенно преобразилось под влиянием глубокого и искреннего чувства.

На последние слова Севрэна Генрих, склонившись к нему, произнес:

— Значит, ты любишь меня, брат? Значит, я не один на свете, как я воображал?

— Конечно, нет! — воскликнул Севрэн, обнимая своего родственника так горячо, что доктор счел себя вынужденным сдержать его восторг.

Но купец не обращал никакого внимания на советы медика; он обнимал и трепал Генриха, как маленького ребенка, спрашивая его:

— Выздоровеешь ли ты, наконец, хочешь ли ты выздороветь?

— Да, хочу.

— И ты отправишься со мною и не расстанешься со мной больше?

— Да, обещаю.

Через три месяца Генрих Галлер прибыл в Сент-Луи, где у него было назначено свидание с двоюродным братом, так как тот не мог дождаться на месте его выздоровления. Он был еще слаб, осталась некоторая медлительность в движениях. Однако путешествие, совершенное весною, в первых числах апреля, укрепило его. Он испытывал наслаждение, равно присущее и молодому и старому, — наслаждение знакомства с новой местностью, с новыми типами людей. Поэтому-то он не очень огорчился тем, что прибыл в Сент-Луи раньше своего родственника, который, посылая ему маршрут, дал очень много времени на отдых выздоравливающему. Генрих Галлер пренебрег остановками и приехал тремя днями раньше срока в гостиницу Плантаторов в Сент-Луи. Содержатель гостиницы объявил ему, что Севрэн должен еще находиться на верховьях Миссури, занятый закупкой товара. Генрих не терял времени даром: он гулял по городу и по валу, объездил окрестности Сент-Луи на своей лошади, которую взял с собою в уверенности, что она пригодится ему в пустыне и не осрамит себя.

Это был великолепный конь, полукровный араб, которому первый его хозяин, испанец, дал кличку Моро. Темно-гнедой, с тонкими ногами, быстрой и твердой поступью, конек был достойным потомком своих арабских предков. Генрих Галлер скоро оценил своего товарища, привязавшись к нему сам, сумел и его привязать к себе.