— Если мы вернемся в лагерь, то завтра мы должны будем возвращаться той же дорогой, что в общей сложности составит 16 миль, потерянных даром. Если же мы подождем своих, то просто соединимся с ними. Не так ли? У нас есть здесь трава и вода, кроме того, свежее мясо к ужину. Никто, кажется, не позабыл своего одеяла. Останемся здесь в качестве передового отряда. Кто согласен?
Всем понравилось это предложение; даже Генрих Галлер не возражал, хотя и боялся, что Севрэн обеспокоится его долгим отсутствием.
В одно мгновение расседлали взмыленных лошадей и пустили их пастись около, сами же расположились на берегу прозрачного ручья, который бежал к Арканзасу. Набрали дров и развели костер, нарезали мясо ломтями, насадив его на вертел; скоро пламя затрещало от капавшего на него сока. Охотники имели при себе оплетенные бутылки и трубки, таким образом, у них оказалось все нужное для комфорта, они засиделись и заговорились допоздна.
Мирная беседа их была нарушена только прибытием Севрэна, который не мог спокойно оставаться в лагере и нашел себе товарищей по прогулке. Вечер закончился веселыми шутками по адресу Севрэна за его чрезмерную заботливость о молодом родственнике.
Перед тем как ложиться спать, укоротили повода у лошадей, колья, к которым они были привязаны, вбили поближе. Завернувшись в одеяла и положив седла под головы, все заснули, не предчувствуя, какая тревога их ожидает ночью.
Генриху не хотелось оставаться около огня. Многие из охотников громко храпели, и это мешало ему заснуть. Молодой человек направился к местечку, понравившемуся ему днем, у самого берега реки. Чуть заметный скат был покрыт мягкой густой травой и представлял такое ложе, которому позавидовал бы и избалованный человек.
Генрих, уходя, не мог сказаться Севрэну, так как последний спал уже мертвым сном.
Несмотря на то, что никакой опасности не предвиделось, было решено, что каждый по очереди будет сторожить остальных. На первой очереди оказался некто Тибет, получивший от товарищей прозвище Сони. Его назначили с вечера на том именно основании, что это самое безопасное время в смысле нападения индейцев и всякого другого нападения. Тибет занял свой пост на вершине холма, откуда взор его мог обнять большое пространство.
Когда Генрих уходил с бивуака, он крикнул Соне, чтобы тот в случае тревоги знал, где его искать.
С сигарой во рту он растянулся на своем плаще и заснул не сразу. Луна светила так ярко, что молодой человек мог различать цветы: белый молочайник, золотистый подсолнух, красный мак, которые обрамляли речку. Он мечтал, пока не обжег себе рта сигарой; тогда, повернувшись на другой бок, предался сладкой дремоте.
Но прошло немного времени, и он очнулся от необычайного шума, напоминавшего отчасти гром, отчасти падение водопада. Земля гудела.
— Мы попадем, должно быть, под грозу, — произнес он и в ожидании ливня крепче завернулся в свой плащ.
Однако гул становился все сильнее и явственнее, и Генрих вскочил на ноги. Он услыхал шум от множества копыт и рев множества быков. Земля дрожала под ними. Тут он услышал голоса своих товарищей, голоса Севрэна и Годэ, которые изо всех сил кричали ему:
— Берегитесь, идут буйволы!
Генрих быстро высвободился из плаща и осмотрелся. Товарищи со всею поспешностью сводили лошадей с пригорка. На востоке ему представилась ужасная картина: вся долина казалась в движении, черная волна неслась, подобно потоку лавы. Тысячи блестящих точек, как молнии, вспыхивали и затухали на этой движущейся поверхности. Земля гудела, люди кричали, лошади громко ржали. Альп, очутившийся рядом со своим господином, лаял и рычал.
Все это в первую минуту подействовало на Генриха, как тяжелый кошмар; он не сообразил, что ему нужно как можно скорее бежать к своим, когда же он опомнился, было слишком поздно! Черный поток был уже в десяти метрах от него; он разглядел мохнатые горбы и блестящие глаза буйволов.
— Великий Боже, они задавят меня!
Бежать было поздно. Генрих схватил ружье и выстрелил в переднего зверя, но не увидел, удачен ли был выстрел. В ту же минуту его обрызгало водою: громадный буйвол вылетел из ручья на берег; затем он был поднят на воздух и отброшен назад в движущуюся массу. Генрих не был ни ранен, ни ошеломлен, он хорошо сознавал, что его мчат на своих спинах буйволы — такую сплошную массу представляли они. Быстро сообразив, что единственно может спасти его, он оседлал ногами первое попавшееся животное и крепко вцепился в его косматую шерсть. Испуганный буйвол ускорил бег и опередил все стадо; этого только и желал Генрих. Буйвол мчался по равнине, думая, вероятно, что в него вцепилась пантера.
Генрих вовсе не желал его в том разуверять. Напротив, он вытащил свой нож и, как только животное замедляло шаг, колол ему бока; буйвол отвечал на это ревом и бежал вдвое скорее.
Генрих подвергался, конечно, страшной опасности: если животное, на котором он сидит, остановится, он неминуемо будет раздавлен стадом, которое следовало на очень близком расстоянии развернутой колонной в милю шириной.