Сочинения в трех томах. Том 2

— Это пленницы! — соболезнующе вздохнул Рубби. — Краснокожие заставили их идти пешком, хотя у них было множество свободных лошадей. По-моему, захвачено не меньше двух десятков пленниц. Жалко мне этих чернокудрых красоток! Нечего сказать, в хорошем обществе будут они коротать свой век! Приятная жизнь им предстоит, черт возьми!

Рубби не сознавал, как жестоко ранят мою душу его неосторожные слова…

Больше сотни лошадей и столько же мулов оставили здесь свои следы. Многие были подкованы, но мы не сомневались, что именно индейцы гонят этот многоголовый табун: животные составляли часть военной добычи команчей.

На основании этих данных спутники мои сделали ряд заключений, до которых я самостоятельно никогда бы не додумался.

Прежде всего, индейцы возвращались после похода домой. Они не налегке, а нагруженные военной добычей и гнали перед собой захваченных лошадей, мулов и женщин. Среди пленников были также дети: мы нашли отпечатки крохотных ребячьих ног.

До этого я дошел и своим умом, но спутники мои увидали значительно больше. Только сейчас окончательно выяснилось, что индейские воины принадлежат к племени команчей.

Трапперы подняли брошенный мокасин и по узору на тисненой коже определили, к какому племени принадлежал его хозяин.

Следы были еще свежие. Несмотря на сухость воздуха, топь на берегу речки еще не затянулась. Индейцы двинулись в обратный путь непосредственно после начала пожара.

Всадники, чьих следов мы держались в прерии, представляли лишь небольшой отряд, отделившийся для ловли Белого мустанга. Лишь после переправы соединились они с основным ядром индейского войска, сторожившего гурт пленниц и табун лошадей.

Все это было вполне очевидно, но такие важные вещи нельзя принимать на веру. Вот почему мы решили разыскать следы коня с обломанной подковой.

Однако на вязком берегу ручья мы ничего не находили.

Быть может, один из индейцев вел его под уздцы впереди и отпечатки его копыт затоптаны табунами мулов и лошадей?

Тем временем к нам присоединился Стенфильд. Переправившись через ручей, он внезапно остановился и указал нам на отпечаток подков.

— Как так, ваша лошадь?

— Черт возьми! — закричал он. — Моя лошадь! Я никогда не вернусь в Кентукки, если это не моя кобыла!

— Что вы говорите? Вы уверены, что это ваша лошадь?

— Конечно, уверен. Я сам ее подковывал и узнал бы ее следы даже во сне. Каждый гвоздь держал я в руках. Это моя кобыла!

Рубби выразительно прищелкнул языком.

— Это открытие проливает свет на всю историю. Я так и думал! Проклятый отщепенец! — прибавил он, нахмурив брови. — Я знал, что его нельзя отпускать. Жалко, что мы не сняли с него скальп и не перерезали ему глотку.

Мы поняли, о ком говорит траппер. Рубби настаивал на казни мнимого индейца, захваченного у мезы, но самые мягкосердечные среди рейнджеров заступились за пленника. Сейчас Рубби сообщил нам все, что слышал о странном мексиканце.

— Это настоящий ренегат, — сказал он, — во всей прерии вы не найдете такого безжалостного врага белой расы, в частности техасца. Он участвовал в убийстве семьи Вильсона, жившей в поселке на Рио-Бразос, а перед резней отличился в схватке. Это еще не все. Он похитил дочь несчастного Вильсона и взял ее себе в скво. Негодяй опаснее любого индейца, потому что он знает, с кем воюет. Это безумие, что вы отпустили предателя. Ваше счастье, Стенфильд, что в придачу к кобыле он не похитил вашего скальпа.

Как я уже говорил, пленник похитил лошадь Стенфильда. Сейчас мы обнаружили ее следы.

Теперь все стало ясно. Перед нами прошли воины, встреченные нами у мезы, но индейцы, очевидно, успели получить подкрепление. Именно они разгромили мексиканский городок и гасиенду. А ренегат…

Я вспомнил странную подробность. После того как мы отпустили пленника под честное слово, я встретил его, возвращаясь с Изолиной с верховой прогулки. Он сидел на дороге, и меня поразило, с какой ненавистью он взглянул на мою спутницу. В раздражении я обругал его и предупредил, чтобы впредь он не попадался мне на глаза.

В двадцатый раз вскочил я в седло и, отдав распоряжение рейнджерам, поскакал по тропе войны.

Глава LXXVI

ЛИСТ АГАВЫ

Теперь мы уже не нуждались в проводниках: идти по тропе войны было не труднее, чем по шоссе.

Быстрота передвижения зависела от наших лошадей, но бедные животные изнемогали от усталости. Один за другим всадники отставали, и последнюю часть пути лошади шли шагом на расстоянии сотни ярдов одна от другой.

Понукать их было бесполезно. Всадники, тоже утомленные, все же стремились вперед, но ни хлыстом, ни шпорами нельзя было подбодрить лошадей.

Мой несравненный Моро, единственный во всем отряде, еще сохранял силы, но отделяться от спутников и скакать вперед было бессмысленно.

Надвигался вечер. Уже смеркалось. Небо было обложено тучами, и предстояла безлунная ночь. Зажечь факелы мы боялись. Сам я мало дорожил жизнью и готов был на любой риск, но на мне лежала ответственность за моих спутников. Я не имел права жертвовать своим отрядом.

Пришлось остановиться. Не без вздоха соскочил я с седла, пустил Моро пастись на лугу, а сам сел на траву.