Сочинения в трех томах. Том 2

По виду лагеря можно определить, к какому племени принадлежат наши недруги.

Торчали шесты снятой палатки, под которой ночевал, вероятно, вождь. То были свежесрубленные стволы, вбитые в землю по окружности и связанные сверху ремнем. Затянутая парусиной палатка представляла правильный конус. Такие палатки разбивают только команчи.

Рубби не преминул похвастать своими познаниями.

— У кикапу, — сказал он, — палатки цилиндрические. Уаку и витчиту наклоняют колья, но оставляют сверху пустое пространство, чтобы вытягивало дым от костра. Делавары и паунайсы разбивают палатки так же, как и белые, но они иначе раскладывают костры: поленья соединяются в центре и лучами расходятся во все стороны, как спицы в колесе. Черокезы и чоктаусы кладут дрова параллельными рядами и поджигают их только с одного края, подвигая полено по мере того, как оно сгорает. Видите, как здесь лежат дрова: они горели целиком. Так поступают одни команчи.

Рубби определил также, что индейцы снялись с лагеря на рассвете, в одно время с нами. Нас отделяло расстояние, которое можно покрыть в два часа. Торопились они не оттого, что боялись преследования. Мексиканские войска были отвлечены войной с Техасом, а с нашей стороны команчи не ожидали нападения, считая, что мы не заинтересованы в судьбе пленных.

Команчи, должно быть, спешили, чтобы успеть поохотиться на бизонов, которые с началом северных ветров уходят в горы.

Последняя догадка была высказана трапперами.

В волнении проезжал я по лагерю. Среди брошенных индейцами вещей попадались предметы мексиканского обихода: осколки чашек; сломанные музыкальные инструменты, порванные книги, шелковые и бархатные тряпки и, наконец, маленькая сатиновая туфелька рядом с забрызганным грязью мокасином — эмблемы городской цивилизации и бродячей индейской жизни.

Среди этого хлама я искал вещественного напоминания о своей невесте. Где она провела ночь? В беспокойстве я бросал взгляды на палатку вождя. Изолина, наверное, досталась ему. Разве кто-нибудь мог соперничать с ней в красоте? Краснокожий вождь не мог не заметить прекрасной пленницы.

— Мой юный друг, — сказал подошедший ко мне Рубби, — я не силен в грамоте, но ставлю бобровую шкурку против хвоста водяной крысы, что это послание предназначалось вам. Оно нацарапано замечательными чернилами. Некогда я умел разбирать почерки, а по печатному читал великолепно. В те годы, надо вам сказать, один почтенный старец держал в Вороньей бухте знаменитую школу. Моя покойная матушка, миссис Раулингс, отправляла меня туда изучать Библию. В школе я читал об одном предателе. О нем рассказывается в Евангелии. Звали его Иудой Искариотом. Он выгодно продал чей-то скальп. Негодяй! Если я с ним встречусь, то срежу с его макушки кожу вместе с шевелюрой!

Я не слушал рассуждений траппера. То, что он держал в руках, представляло для меня больше интереса, чем история миссис Раулингс, ее сына и Иуды Искариота.

Траппер протянул мне листок бумаги, сложенный вчетверо. Вместо адреса — одно слово: Уорфильд.

Рубби нашел записку около палатки. Она была вложена в расщепленную камышинку, воткнутую в землю.

Не удивительно, что Рубби обратил внимание на странные чернила. Письмо было написано кровью.

«Генри! Я жива и здорова, но оплакиваю судьбу. На что может надеяться беспомощная пленница? Час еще не пробил… но я не покорюсь своей участи. Лучше смерть, чем позор. Я покончу самоубийством. Пока что я невредима… Меня спас счастливый случай. Двое предъявляют на меня права. Один — сын вождя, другой — мексиканец, которому вы вернули свободу. Белый неукротимее, подлее и злее краснокожего. Это дьявол во плоти. Оба участвовали в поимке Белого мустанга, и каждый считает меня своей добычей.

Спор еще не разрешен. Индейцы устроят совет, чтобы решить, которому из двух я должна принадлежать. Кто бы ни оказался моим хозяином, меня ждет страшный жребий. Но еще худшее предстоит мне, если я не достанусь ни одному из них. Вы, наверное, слыхали про обычай объявлять женщину общественной собственностью? Но этого не будет! Я призываю смерть. Не бойтесь, Генри, я не оскверню вашу любовь. Ценою жизни я сохраню чистоту. Моею кровью захлебнется победитель. Я плачу над этими строками… за мной идут… Прощайте!..»

Не говоря ни слова, я спрятал письмо и, созвав рейнджеров, поскакал по тропе войны.

Глава LXXX

СТАНОВИЩЕ

Спутники ехали вслед за мной.

Мы не спешили, так как не было надобности засветло догонять индейцев. Только в темноте я мог привести в исполнение свой план. К полудню команчи должны были сделать привал: даже выносливые индейские кони нуждались в дневном отдыхе во время больших переходов.

По дороге мы вычисляли скорость, с которой передвигались индейцы.

Пленниц, как мы убедились по следам, по-прежнему гнали пешком; следовательно, индейцы ехали шагом.

Трапперы сообщили, что множество лошадей и мулов шли порожняком. Индейцы вели их под уздцы.

С печалью вглядывался я в отпечатки детских и женских ног, думая о пленницах, утомленных непосильным переходом.