Пока индеец приближался, я успел разглядеть его.
То был стройный юноша, должно быть, один из лучших воинов племени. Размалеванное лицо казалось страшной маской. Индеец был высок ростом, плечист, пропорционально сложен. Держался на лошади он прекрасно.
Вот он уже подъехал к засаде.
Стрелой вылетел я из-за деревьев. Взметнул лассо, накинул мертвую петлю и затянул узел немного пониже талии индейца.
Пришпорив лошадь, я поскакал в обратную сторону и по сопротивлению веревки убедился, что держу индейца. Обернувшись я увидел, что лассо Гаррея обвилось вокруг шеи мустанга.
Лошадь и всадник взяты в плен!
Глава LXXXII
МОЙ ПЛАН
Индеец упорно сопротивлялся. Инстинкт жизни у краснокожих силен, как у вольных зверей.
Бедняга соскользнул с коня, и ударом ножа перерубил опутавшие его ремни.
Еще секунда — и он исчезнет в зарослях. Но не успел индеец рвануться, как его схватили шесть дюжих рук. Яростно отбивавшегося, полузадушенного пленника повалили на землю, не обращая внимания на сверкавший у него в руке длинный испанский кинжал.
Спутникам моим не терпелось расправиться с индейцем. Некоторые уже обнажили сабли, чтобы зарубить его на месте и, несомненно, сделали бы это, если б не вмешался я.
Мне претило зверское убийство, и благодаря моему заступничеству индейца оставили в живых.
Но чтобы обезвредить команча, его так прикрутили к дереву, что самостоятельно выкрутиться он не мог.
Стенфильд — бродяга лесов — распоряжался этой операцией. Указанный им способ был надежен и прост.
Выбрали дерево толщиною в один обхват. Когда на этот ствол наложили руки пленника, пальцы его едва соприкоснулись.
Кисти рук индейцу стянули ремнями из сыромятной кожи, по нескольку раз пропустив каждый ремень сквозь пробуравленные в других ремнях дырочки; так же точно скрутили у щиколоток ноги пленника.
Чтоб помешать индейцу извиваться и корчиться и трением о древесную кору порвать постепенно привязь, концы ремней закрепили на колышках, вбитых вокруг дерева.
Эта печальная работа была в своем роде образцовой. Самый опытный вор, специалист по развязыванию чужого багажа, спасовал бы перед остроумной системой Стенфильда.
Индейца предполагалось оставить в этом положении и освободить на обратном пути, но было сомнительно, чтобы мы вернулись той же дорогой.
В ту минуту я не подумал о жестокости нашего поступка.
Мы сохранили индейцу жизнь. С точки зрения моих товарищей, это было необычайное великодушие, а я, озабоченный судьбой близких, не сокрушался о бедном команче.
Из осторожности мы привязали индейца подальше от места, где он был захвачен: ведь соплеменники могли его обнаружить и помешать нашим планам.
Индейца завели в дремучий лес, чтобы воины не услыхали его криков.
Впрочем, пленнику оставили лошадь. Это был конь Стенфильда, которому вздумалось обменяться лошадьми с краснокожим.
Рейнджер, недовольный своей кобылой, с жестокой иронией заявил, что индейцу «неудобно будет отказаться от маленькой сделки». Расчетливый кентуккиец привязал к соседнему стволу дряхлую, негодную клячу и, торжествуя, увел мустанга команчей.
— Теперь, — похвалялся Стенфильд, — я угонюсь за любым индейцем.
Сцена эта была мне противна. Лучше бы Стенфильд совершил эту «сделку» с предателем, похитившим у него боевую лошадь.
Мы собрались уже покинуть эти места, когда меня осенила блестящая идея: отчего не воспользоваться личиной пленника?
План освобождения невесты созревал у меня давно: я обдумывал его в бессонные ночи и днем, в дороге, а встреча с индейцем его окончательно оформила.
Опять меня выручила моя звезда. Еще не все потеряно.
План между тем был очень прост; он требовал больше отваги, чем хитрости. Но я поневоле был героем.
Прокрасться ночью в лагерь команчей, разыскать там пленницу, освободить ее, если удастся, и бежать с нею…
Лишь бы проникнуть в лагерь! Там видно будет. Близость Изолины меня вдохновляет.
Даже ночное внезапное нападение с горсточкой людей на лагерь команчей обречено было на неудачу, кроме того, мы и на будущее время лишаемся возможности помочь пленнице: потревоженные индейцы снимутся с бивуака и уйдут в прерии.
Спутники с этим соглашались, хотя по первому моему слову каждый готов был бы броситься в гущу врагов.
Многим не терпелось изведать опьянение борьбы, но благоразумнее было пустить меня одного.
Самый смелый помощник увеличивал риск. Не в силе успех, а в искусной тактике, и лишь в последнюю минуту все решит стремительность.
Индейцы зорко стерегут Изолину, причем охраняют ее не только воины, но два ревнивца, поспорившие за обладание мексиканкой.
Главное — задержать команчей, пока Изолина отбежит подальше.
В слепую удачу я верил больше, чем в тесак и в пистолеты.
Оставалось распорядиться, чтобы нас ожидали поблизости вооруженные верховые на случай бегства или перестрелки.
Глава LXXXIII
МАСКАРАД