Осторожно продвигаясь вперед, пираты прошли буруны и стали приближаться к берегу. Перед ними возвышались все те же две вершины гор, между которыми заходила луна. Берег прерывался маленькой бухтой в форме лошадиного копыта, и вокруг нее теснились невысокие скалы. Несколькими сильными взмахами весел лодка очутилась в бухте и быстро поплыла к ее заднему краю.
В то время как киль царапал каменистое дно, сверху раздался целый хор испуганных и жалобных криков морских птиц; этот крик звучал как зловещий сигнал бедствия. Некоторые из птиц летели со взморья, а другие с каменистой гряды, тянувшейся серой полосой вдоль подножия гор.
Крик морского орла напоминал смех безумного, но вся эта какофония ласкала слух пиратов, как доказательство полного безлюдья и необитаемости берега, к которому они решили причалить.
Привязав лодку, преступники вместе со своими пленницами, покорными и беззащитными, высыпали на берег и стали поблизости искать места для ночлега, так как идти далеко было уже слишком поздно. Им удалось найти на небольшой высоте, в несколько футов над уровнем моря поляну, покрытую густой травой и вполне удобную для лагеря. Небо между тем стало покрываться тучами; так как каждую минуту мог разразиться ливень, пришлось притащить парус и устроить тент. Однако это оказалось излишним, так как они набрели на целый ряд пещер, в которых весь экипаж мог прекрасно укрыться. Сталактиты их, освещенные фонарем, захваченным с барка, переливались и сверкали, как хрустальные подвески на канделябрах. Расположившись в самых разнообразных позах на плащах, парусиновых мешках, а кто и прямо на камнях, пираты принялись за вино, взятое с барка; сопровождая свою попойку болтовней, пением и шумом, они наполнили безмолвие ночи непривычным здесь разгулом. Хорошо, что пленницы были избавлены от участия в этой оргии; им предоставили маленькую пещеру, завесив вход парусом, который спасал их от нескромных взоров.
Об этом позаботился Гарри Блю, в душе которого еще сохранилась искра порядочности.
В то время как попойка шла своим чередом, тучи разрядились, и сверкающие зигзаги молнии, с раскатами грома, прорезали небосклон.
Ветер гнал целые потоки дождя. Это был настоящий тропический шторм, неукротимый, но краткий. Он продолжался не более часа, с невероятной силой ударяясь как раз в ту часть берега, где была привязана пинасса, и привязана притом очень небрежно.
Во время отлива разбушевавшееся течение отнесло ее к коралловым рифам, где она и разбилась вдребезги. Ее жалкие обломки рассыпались во все стороны и на гребнях пенистых волн унеслись в необъятную даль.
Глава XLIV
ДВА ТАРКВИНИЯ
Был второй час ночи. После шторма наступил полный штиль, и в бухте, к которой пристали пираты, царила невозмутимая тишь.
Морские птицы вернулись в свои гнезда, смирно сидели в них, ничем не нарушая ночного безмолвия.
Только изредка раздавался пронзительный крик морского орла, когда слишком близко пролетал какой-нибудь ночной хищник и будил ревнивую ярость пернатого тирана. Глухой шум бурунов и легкое журчание волн, ударявшихся о берег, покрытый раковинами и кораллами, дополняли картину этой ночи.
Время от времени из воды высовывалась щетинистая морда маната, издававшего пронзительный вопль, напоминавший стоны умирающего или рыдания человека, убитого горем.
Людские голоса тоже умолкли, так как разбойничий кутеж наконец прекратился; затихли скверные песни и пьяный хохот, до того сливавшийся с монотонным плеском волн в нестройный, раскатистый гул. Напившись допьяна, злодеи лежали на полу пещер; во всех углах слышались храп и сопение. Но не все были тут, и не все заснули.
Двое преступников вышли наружу, собираясь приблизиться к гроту, занятому пленницами. Так как луна уже скрылась, трудно было рассмотреть их лица, но благодаря отражению света на поверхности моря можно было заметить, что вместо матросской куртки на них был национальный костюм калифорнийских испанцев. На головах у них были шляпы с широкими полями; сборчатые брюки с разрезами были спущены до лодыжек, а на плечи были накинуты плащи из особого сорта сукна, которые выделываются только в Мексике. Цвет этих плащей было трудно различить в темноте, но казалось, что один из них — красный, другой — голубой.
В таком одеянии нельзя было узнать Гомеца и Гернандеца. Однако это были именно они.
Без всякого страха или особой осторожности они подошли к гроту, разговаривая вполголоса.
— Мне кажется, дружище, — сказал Гомец, — наше дело обстоит так, что нам лучше всего оставаться здесь, пока мы не устроим все, как хотели. Можно будет послать за патером, чтобы он пришел сюда. Говоря правду, я понятия не имею, когда мы доберемся до цели нашего путешествия. От Сант-Яго мы еще далеко, а идя туда с таким грузом, как у нас, мы рискуем быть ограбленными в пути. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Ну, конечно.