Сочинения в трех томах. Том 3

Судно было переполнено людьми и действительно оказалось одним из линейных пароходов, совершавших рейсы между Панамой и Сан-Франциско. Не менее тысячи человек, самых различных национальностей, толпилось по палубам; между ними было много калифорнийских рудокопов, пытавших счастье на приисках и возвращавшихся домой, кто веселый, кто разочарованный.

Кроуджер сразу сообщил о своих злоключениях сначала капитану, а потом пассажирам, обратившись ко всем с предложением помочь ему не только в работе на барке, но и в отыскании вероломного экипажа. За эту двойную службу он обещал им хорошее вознаграждение; капитан парохода, боявшийся, что от него потребуется помощь, охотно подтвердил основательность его обещаний, поручившись за его кредитоспособность.

Оказалось, что далеко не всеми руководила жадность к деньгам. Многие из этих людей ставили честность и человеколюбие выше всего и во имя правого дела готовы были бороться на жизнь и на смерть. Недаром в складках их лохмотьев скрывались ножи и кинжалы, уже не раз служившие им для защиты невинных и слабых.

Выслушав повесть Кроуджера, они, не дождавшись даже ее конца, сразу отозвались на его призыв. Желающих нашлось так много, что он не мог забрать всех и ограничился двадцатью молодцами, с которыми и вернулся на «Кондор».

Оба судна разными путями направились в Панаму. Барк в восстановленном виде, с добавочными парусами и со свежей командой, держался курса, обозначенного перед самой катастрофой на последней странице судового журнала.

Глава LI

ГОЛОД

Пока на море происходили вышеописанные события, на пустынном острове разыгрывалась тяжелая драма. Вынужденному пребыванию на острове не было видно конца. Положение команды «Кондора» было совершенно безвыходным. Внешний облик и поведение разбойников за это время резко изменились. Когда они выбросились на берег и водворились там со своим награбленным золотом, и настроение и вид их были совсем иные. Тогда они шумели и смеялись, теперь же, еле держась на ногах, придавленные и бледные, они бродили, как привидения.

Некоторые, глядя безучастно вокруг, сидели, сгорбившись, на камнях; другие, еще более ослабевшие, лежали прямо на земле. На всех лицах застыло животное выражение голода; глаза впали, щеки втянулись, а пересохшие потрескавшиеся губы свидетельствовали о неутолимой жажде. Иначе и быть не могло. В течение десяти суток у них не было пищи, если не считать нескольких улиток и редко попадающихся морских птиц.

Воды, кроме дождевой, тоже не было, да и то только когда обильный дождь пропитывал оставшийся парус.

Несчастные с неустанным вниманием следили, не появится ли на горизонте какое-нибудь судно. Но все было напрасно, и кусок парусины, в виде сигнала бедствий, привязанный к веслу и прикрепленный к верхушке скалы, не привлек ничьего взора. Давно уже ни один корабль или пароход не бороздили синей поверхности океана, отражавшего заброшенный остров.

Как раскаивались они теперь в своих злодеяниях, с какой готовностью отказались бы от награбленных богатств, отпустив пленниц на свободу и вернув жизнь тем, кого они погубили!

Но это было невозможно. Их жертвы, брошенные на барке, конечно, давно покоились на дне морском. Измученные голодом и жаждой, преступники теперь завидовали их участи, мечтая о том, чтобы и для них поскорее настала смерть.

Всех смирило несчастье. Даже высокомерный Гомец уже не добивался власти, а свирепый Падилла походил на кроткого ягненка. Гарри Блю сделался их добрым духом, заняв, как и прежде, первенствующее место. Все они, раздавленные горем, точно вернулись к далекому детству, забыв и ненависть, и злобу.

Эта перемена сильно отразилась на их отношениях к пленницам. Пираты предоставили им полную свободу, и девушки перестали их бояться, так как теперь в обращении этих закоренелых преступников проглядывало нечто, похожее на сострадание.

На десятые сутки над островом разразился ливень, давший им возможность наполнить водой все имевшиеся у них сосуды. Но голода это, конечно, не утолило.

Впав в совершенное отчаяние, пираты решили собраться всем, чтобы выяснить, что дальше делать. Когда стали звать и голландца, дежурившего на горе у сигнала, он, к величайшему удивлению, не только не откликнулся, но даже не повернул головы; стоя неподвижно, он пристально всматривался в море, ладонью защитив глаза от солнца. Казалось, что он видит вдали какой-то предмет. Опустив поднятую руку, он взял затем лежавшую около него подзорную трубу и продолжал наблюдения. Точно пригвожденные, боясь даже дышать, стояли внизу его товарищи, не сводя с него глаз.

Благоговейное молчание нарушил, наконец, наполнивший все сердца новой надеждой, громкий, радостный крик:

— На море парус!

Глава LII

МСТЯЩАЯ НЕМЕЗИДА

«На море парус!» Три маленьких слова, но как велики они по своему смыслу! В них — жизнь и смерть. В ушах изголодавшихся людей они прозвучали божественной музыкой.

Все взоры были прикованы к морю. С берега ничего еще не было видно, и белые пятна вдали казались крыльями чайки.

— Где же парус? — спросил кто-то, глядя вверх.