Содом и Гоморра

В тот вечер, когда лифтер ходил за Альбертиной, она не пришла — вопреки всем его уверениям. Разумеется, все очарование какой-либо особы реже является причиной любви, чем фраза в таком роде: «Нет, сегодня вечером я не свободна». На эту фразу мы не обращаем внимания, если мы с друзьями; весь вечер мы веселы, нас не занимает знакомый образ, тем временем он погружается в раствор, который и требуется для него; вернувшись домой, мы находим отпечаток, проявленный и совершенно четкий. Мы замечаем, что жизнь — уже больше не та жизнь, с которой накануне мы бы расстались из-за какого-нибудь пустяка, ибо, хотя мы по-прежнему не боимся смерти, все же мы больше не решаемся думать о разлуке.

Впрочем, начиная если и не с часа ночи (время, указанное лифтером), то с трех, я больше не страдал, как прежде, от того, что чувствовал, как все менее вероятным становится для меня ее приход. Уверенность в том, что Альбертина больше не придет, принесла мне полное спокойствие, освежила меня; эта ночь была просто-напросто одна из многих ночей, в которые я не виделся с нею, — вот мысль, служившая для меня исходной точкой. И вот мысль о том, что я увижу ее завтра или в какой-нибудь другой день, становилась сладостной, вырисовываясь над этой пустотой, с которой я примирился. Иногда в такие вечера, занятые ожиданием, тоскливая тревога бывает вызвана каким-нибудь лекарством, которое мы приняли. Страдающий, ложно истолковывая ее, думает, что томится из-за той, которая не приходит. В этом случае любовь, так же как некоторые нервные болезни, возникает оттого, что дано неправильное объяснение причины мучительного недомогания. Объяснение, которое не следует исправлять, по крайней мере поскольку дело идет о любви, — чувстве, которое (чем бы оно ни вызывалось) всегда обманчиво.

На другой день, когда Альбертина написала мне, что она только сейчас вернулась в Эпрвиль, а значит, не получила вовремя моей записки и, если я позволю, навестит меня вечером, — за словами ее письма, как за словами, которые она мне однажды сказала по телефону, я словно почувствовал присутствие существ и наслаждений, которые она мне предпочла. Меня еще раз всецело всколыхнуло мучительное любопытство — узнать, что она могла делать, скрытое любовное чувство, которое мы всегда носим в себе, — на мгновенье я мог подумать, что оно привяжет меня к Альбертине, но оно удовольствовалось тем, что затрепетало и тут же успокоилось, и его последние отзвуки заглохли прежде, чем оно успело прийти в движение.